БЫЛОЕ ГОРОДА КАМЕШКОВО (Историческая повесть Ф.Д. Филимонова) Часть 5.

#Камешково33#культуравДоме33#лучшедома#история_города

БЫЛОЕ ГОРОДА КАМЕШКОВО
(Историческая повесть Ф.Д. Филимонова)

Часть 5.
С первых дней своего рождения, вплоть до Октябрьской революции, посёлок Авдотьино выглядел неприглядно: низенькие каморки, с двумя окнами на улицу и двумя на бок, зарывшись в подзолисто — болотный грунт, производители задумчивое, грустное впечатление на прохожих.
Узкие улицы грязны, зелени под окнами мало, кое-где торчал полусгнившие пни от росшего когда-то густого леса, тротуара нет, в дождь прохожие перепрыгивают по дощечкам и обломкам кирпичей, положенных рядком. Электрического освещения на улицах и в домах не проведено, вместо уличного водопровода, реденько торчат колодцы, лениво поскрипывая валами, нагоняя душевную грусть.
Водоёмы посёлка наполнены красноватой водой, это прежние болота, из которых предприимчивый хозяин вырыл и использовал на своём производстве добытый торф.
Находились среди рабочих шутники, они часто острили, называя посёлок Авдотьино, за его неприглядный, неблагоустроенный вид, оскорбительно – Дунькин посёлок.
Выборного административного аппарата, вроде деревенского старосты, который мог бы руководить общественной жизнью, в этой глухомани не было. Всю законодательную и исполнительную власть, над разгулявшимися страстями жителей «Дунькиного посёлка» особенно в базарные дни, возглавлял фабричный урядник – Михаил Григорьевич Сильянов и двое высоких, плотных полицейских – Кабанцов и Козлов. Этих вооруженных шашками, разжиревших лодырей боялись, с ними не общались, каждый держал за пазухой камень, но бросать его в них не осмеливался. Идёт мимо рабочий, покосится с отвращением на его черную, как у тюремщика с красными погонами шинель, плюнет незаметно в сторону и ни поклона, ни приветствия не скажет. Зорко следил урядник Сильянов за крамолой в посёлке, не раз ему приходилось с полицейскими счищать шашкой прокламации, приклеенные на соснах. В шумные базарные дни, щёгольски закрутив усы и заломив картуз набекрень, он старательно следил за порядком и при помощи обоих полицейских энергично стаскивал пьяных бушующих гуляк, за решетку в тесную клоповню, расположенную около базара, в фабричной проходной.
На весь фабричный посёлок имелась одна торговая лавка, частного торговца – Юлия Карловича Поля. Хозяйственную продуктовую лавку, где рабочему в книжку записывали отпущенный товар, а потом через контору удерживали, Дербенев закрыл по протесту рабочих, после забастовки в 1906 году, а имевшееся во дворе Общество потребителей настоял ликвидировать. Разрешено было хозяином два раза в месяц, в дни выдачи денег, устраивать базары возле фабрики.
По Александровской улице, плотной стеной от фабричных ворот до церковной паперти, в два ряда разместились торговцы – кулаки, прибывшие из соседних деревень, поживиться трудовыми грошами рабочего люда. Добродушный, ожиревший немец Поль, держал в своей лавке только ходовые товары, главным образом, продуктовые товары удовлетворять же многообразные хозяйственные потребности не мог, и базары, на которых ломились лавки у продавцов от изобилия разнородного товара, покрывали всю растущую потребность. В базарные дни на камешках было исключительно оживлённо.
На площади базара, с раннего утра, до позднего вечера, стоял необыкновенный праздничный шум. Приглушенный говор тысячи людей возле лавок, порой прерывался свистом детских игрушек – свистулек, дудок, глиняных петушков, резким неожиданным хлопком из пугача. Слышалось зазывание приказчика в лавку, крик покупателей с продавцами, ржанье коней, тут- же за лавкой привязанных за телегу, это всё сливалось в густой басовитый гул, напоминая собой шумный, как морской прибой, местный базарный деньэ.
Суетливые, возбужденные толпы народа, большими и малыми тропами бродили по лавкам, прицениваясь, торгуясь, упорно споря о качестве товара и недоговорившись о цене спешили к другой лавке отталкивая от прилавка ранее подошедших. И так весь день бежала людская волна за волной, пока не достигала желанной цели: порой ласковый зов приказчика, обещавшего показать хороший товар, мало действовал на неё, она подойдет, пощупает, укажет недостатки, попросит сбавить цену, только пораздумав малость, убедившись в добротности – купит. Торговцы здесь все знакомые деревенские кулаки, их не только по лицу, но по голосу издалека многих узнавали, они любезны, услужливы, скромны, десять раз побожаться убедят вас, что наживают пустяки не более, как копейка на копейку – бери, бери … мука первач! – Денег нет? – говоришь. – Потом отдашь, скажи, сколько завезти? – баском сдержанно уговаривал солидный бакалейщик Плишанов знакомого рабочего. – Подожду малость, есть в запасе, пока не надо! – отказывался рабочий. Вот из богатой мануфактурной палатки Разоренова, слышится ласковый нежный голос, черноглазой девушки – дочки продавца, проворно бросившей на прилавок, один за другим куски шерстяной материи на костюм молодому пареньку, подошедшему вместе с мамашей. Опытная рука её ловко, проворно, то расправляет, то сжимает в руке мягкие складки шерстяного, тонкого, эластичного на вид лодзинского товара.
– Вы сказали на костюмчик, получше? Вот пожалуйста, извольте! Очень хороший материал и цена один рубль, 75 копеек не дорогая, 13-14 рублей. – Мне хотелось получше, на выходной костюм – сказал серьезно паренёк. – Вот бостон пожалуйста, он подороже, цена два рубля 50 копеек, зато износу не будет, Вас переживёт! – улыбаясь заметила девушка.
– Вначале надо заглянуть в лавку готового платья, нет ли там чего подходящего по размерам, — предложила мамаша, видимо испугавшись такой дорогой цены.
– Как угодно, как угодно! — Слегка обиженно, прищуривая хитрые глазки на задумавшегося паренька – сказала девушка.
Невдалеке раскинулись три обширные палатки, накануне приехавшие из города Коврова – Петрова с готовым платьем, Безногова – с обувью и Трубкина – с головными уборами.
В центре улицы расположились галантерейные и бакалейные, мелкие торговцы соседних деревень: Иванов, Власов, Соколов, Муравьев и другие, а чуть повыше Попков – со скобяным товаром.
В сторонке на отлёте приютились известные шухурдинские и брызгаловские мясники, где Васька Сладкий и Матвей Плисов хрипловатым голосом бранились из-за перехваченного у него телка. Поблизости их земляки, назаровские и серебровские громко расхваливали душистое льняное масло, своего завода.
Верхний гористый конец базара, возле церкви, сплошь завален изделиями кустарей. Столы, табуретки, грабли, деревянные лопаты, корыта, раскрашенные деревянные игрушки, окружена была множеством ребят. Скромные намазанные глазурью гончарные изделия: горшки, плошки, опарницы, стыдливо скрывая свои недостатки, мелодично звенели тонким колокольным звоном, заглушая шум базарной толпы.
Около пяти лет шумели базары возле фабрики, как видно изрядно надоели заводской администрации – перевели их на окраину поселка, на берег Криули.
Чайной, столовой и пекарни в посёлке не было, отсутствие их можно объяснить исключительно индивидуальным образом жизни народа.и желанием хозяина держать подальше рабочую массу от общественных мест. Только позднее хозяин перевел с фабричного двора – самоучку пекаря Сергея Ивановича Мартынова, прославившегося своим искусством выпекать изделия из пшеничной муки. Нельзя обойти молчанием труд скромного труженика: к удивлению всех, он пёк по две копейки штука, сладкие розовые плюшки, а по пять копеек французские булки, такие пышные, заманчивые: умел хорошо, нежно подрумянить, пышность и ароматный вкус хлеба, кажется на родине своей французская булка не видала такого искусного хлебопека. Белый хлеб он изловчился печь до виртуозности – получался белый, пышный, румяный, с лёгкой поджаренной коркой и снизу, а запах необыкновенный нажмёшь пальцем верхнюю корку, она с лёгкой упругостью и гордостью доходит до нижней, отнял палец – также гордо и смело поднимается вверх, принимая прежнее положение. Когда соблазнишься, отломишь свежую румяную слегка поджаренную корочку от лёгкого пышного пропечённого пирога, за ней потом пластами точно вата отдирается слоями пропечённый хлеб, а положишь корочку на зубы, она сама собой хрустит, ломается, оставляя во рту приятный вкус и нежный аромат белого хлеба.
Не верится, чтобы Камешковского болото, набросило на свою поверхность другого, такого пекаря – самородка!
Хозяин Павел Дербенев был врагом просвещения своих рабочих, он хорошо понимал, что руководить тёмным, неграмотным рабочим спокойнее, запросов у него к хозяину меньше, он послушнее на работе, лучше дорожит местом и как послушное животное, спокойно и безупречно везёт свой трудовой воз. В годы революционного подъёма в нашей Владимирской Губернии, Камешковские рабочие пытались потребовать в 1906 году от хозяина устройство жилищного быта и постройки культурных учреждений: клуба, школы, библиотеки и яслей, но хитрый эксплуататор постарался успокоить рабочих небольшой прибавкой заработной платы. Выплатой одного рубля квартирных и сокращением рабочего дня перед праздниками, чтобы рабочий мог помыться в баньке и сходить помолиться в церкви. В части культурных требований, хозяин категорически заявил: — «Рано, клуб для наших рабочих, да и школа не особенно нужна, грамотность в моём производстве не требуется! Подрос малость, стало ему 12 лет, пусть приходит на фабрику, срезать уток с бабинок, получая 20 копеек за шестичасовую смену, это вполне избавит родителей от лишнего рта в семействе».
Такой взгляд хозяина фабрики на грамотность детей рабочих, послужил затяжкой открытия школы до осени 1909 года.
В 1909 году была открыта школа. «Лучше поздно, чем никогда!» — говорили рабочие, отправляя своих малышей, в отведенную под школу одну каморку, едва вмещавшую 30 человек ребят. Первым учителем школы, был приглашен сын попа – Дмитрий Добронравов, только поповичу мог доверить хозяин воспитание детей рабочих. Однако холостого поповича не интересовало это бездоходное место, через год он получил приход и ушёл в попы. Место его занял молодой, энергичный учитель – пчеловод Алексей Васильевич Тихомиров. Он с жаром принялся работать на ниве народной: заботливо обучал грамоте, рисованию, пению, прививал знание и любовь к наукам, природе.
Летом делал экскурсии на поля, в ближайшую рощу, где стояла его пасека.
Через три года учеников утроилось, пришлось занять другую каморку и пригласить в помощь другого учителя – Ивана Андреевича Кузнецова.
В 1913 года видя ужасную тесноту школьных помещений, хозяин приказал управляющему Самойлову, приступить к постройке 2-х этажной каменной школы, близ церкви, отступив 20 метров от её ограды на север, но война в 1914 года помешала стройке, здание было законсервировано и достраивалось рабочими фабрики в 1918 году
Худой болезненный старичок Петр Шаталов, с кожаной сумкой через плечо, несколько лет заботливо таскал на своём горбу корреспонденцию со станции Новки на фабрику. Пяток газет, парочка детских журналов и два десятка писем не тяготили старика – так мало было писем в нашу камешковскую глушь. Скромные запросы рабочего, в части просвещения, малограмотность, не опытность и не уменье, завести переписку с городскими издательствами, служили главной помехой. В первые годы посёлок не имел нумерации домов, и жители получали письма через фабрику. Но вот по просьбе рабочих, в 1910 году хозяин разрешил управляющему построить небольшое здание под почтовое отделение, с квартирой в нём для заведующего.
Молодой, общительный, хорошо грамотный, первый начальник почты – Сергей Васильевич Токарев, будучи заинтересован в поднятии авторитета отделения, горячо принялся распространять журналы, газеты и периодические издания русских классиков. Через год ознакомившись с обстановкой жизни посёлка, потребовал занумеровать дома, нанял посточного почтальона, и добился установки телеграфа.
Токарев был одним из передовых работников связи, способствовавших распространению знаний среди рабочих Камешково.