Эвакогоспиталь № 2989: история и современность

На фото вверху: Эвакогоспиталь, 1948 г. Рисунок немецкого художника.

Камешковцам известно о существовании в городе так называемого «немецкого» кладбища. Оно появилось в годы Великой Отечественной войны и связано с дислокацией эвакуационного госпиталя № 2989. На кладбище похоронены умершие в Камешкове военнопленные немцы, итальянцы, венгры и др. С января 1943 г. по 1948 г. они находились здесь на лечении. Об этом периоде истории госпиталя сохранилось и собрано наибольшее количество материалов. Часть из них заняла достойное место в экспозиции музея «Фронт. Тыл. Плен», другие хранятся в фондах музея. Но в процессе работы над книгой «Была война священная. Книга Памяти муниципального образования г. Камешково о воинах, погибших и пропавших без вести в Великую Отечественную войну 1941-1945 гг.», открылись и малоизвестные и совсем неизвестные страницы его истории. Но обо всем по порядку.

Данный госпиталь был сформирован в июле 1941 года при Рязанской городской больнице им. Семашко (г. Рязань).

В г. Рязань 2989 ЭГ дислоцировался с июля 1941 г. по 29 ноября 1941 г., переведен в пос. Камешково с 1 декабря 1941 г. Расформирован в июле 1948 года.[2]

«Эвакогоспиталь № 2989 развёрнут на 1080 коек; расположен в 3-х больших корпусах, отстоящих друг от друга на расстоянии 150-200 метров; кроме этого имеется отдельное звание кухни-столовой. Все здания оборудованы хоз. инвентарём, мебелью и госпитальным инвентарём…» Камешковские старожилы помнят, что под госпиталь были заняты здания клуба «13 Октябрь», школы № 1 и № 2.

Согласно штатной ведомости 2989 ЭГ на 1942 г. существовали следующие отделения:

— Управление госпиталя;

— Партийно-политическая часть;

— Медицинская часть (лечебное отделение, рентген-кабинет, физиотерапевтический кабинет, лаборатория, патологический кабинет, приёмное отделение, аптека, мед. канцелярия);

— Хозяйственно-финансовая часть (снабжение, фин. часть, хоз. канцелярия, кухня, хозобслуживание) (на 1943 год те же отделения).[4]

Начальниками госпиталя были:

— Широков Б.Н., в/врач 1 р., подполковник — 22.7.1941 г. – 22.6.1943 г.

— Миленина Валентина Тимофеевна, капитан мед. службы — 22.6.1943 г. – 29.7.1943 г.

— Пугач Марк Львович, майор — 29.7.1943 г. – [7].4.1945 г.

— Киселёв Анатолий Ник. (отчество такое в документах), капитан — 7.4.1945 г. – 27.12.1945 г.

— Жуков Г.И., гвардии майор — 28.12.1945 г. – 16.5.1947 г.

— Самбородский К.И., майор, заслуженный врач РСФСР — 16.5.1947 г. – 07.1948 г.[5]

До января 1943 г. на лечении в госпитале находились воины РККА (Рабоче-Крестьянской Красной Армии).

В приказе по 2989 ЭГ № 116 от 11 декабря 1941 г. значится:

«§2. Прибывших раненых в количестве 304 чел. Зачислить в списки госпиталя и на все виды госпитального довольствия с обеда 10/XII-41 г.

• 3. Прибывших раненых в количестве 302 чел. Зачислить в списки госпиталя и на все виды госпитального довольствия с обеда 12/XII-41 г.»[6]

В приказе по 2989 ЭГ № 117 от 14 декабря 1941 г. значится:

«§4. Убывших 170 чел. раненых в глубокий тыл исключить из списков и всех видов довольствия с 14/XII-41 г.» В этот период шли самые кровопролитные бои под Москвой и раненые в пос. Камешково поступали с Западного фронта, который принимал участие в обороне Москвы и к которому был приписан госпиталь № 2989.

Изучив эти архивные документы, сотрудники музея задались вопросов: а все ли были вылечены, если были умершие, то где захоронены. В ходе дальнейших поисков в ОБД «Мемориал» удалось найти документ со списком захороненных  солдат в пос. Камешково. Ниже приводим текст этого документа.

Из донесения о безвозвратных потерях Западного фронта. 24.05.42. Именной список на умерших военнослужащих, эвакуированных с фронта за период с 20.12.41 по 5.05.42 по эвакогоспиталю № 2989. Начальник госпиталя в/врач 1 ранга Широков.

1. МАЦУРОВ Хатан, 1915. Призван Кировским РВК, г. Ташкент, Узбекская ССР. Западный Фронт, 258 СП, рядовой, стрелок. Поступил 10.12.41. Обморожение 3 степени обеих стоп. Ампутация обеих голеней. Сепсис. Умер 20.12.41. Похоронен в пос. Камешково. Адрес родных: г. Ташкент, Челябинский пер. д. 1.
2. ЧЕРУШОВ Яков Андреевич, 1903. Призван Мельцанский РВК. Западный фронт, 1099 СП, рядовой, стрелок. Поступил 1.02.42. Слепое осколочное проникающее ранение черепа в теменной области. Гнойный менингит. Абсцесс мозга. Умер 10.02.1942. Похоронен в пос. Камешково. Адрес родных: с. Виряш, Виряденского с/совета, Мельцанский район, Мордовская АССР.
3. ВОЛКОВ Иван Васильевич, 1912. Призван Октябрьским РВК г. Москва. Западный фронт, 68 ОСБ, рядовой, стрелок. Поступил 10.02.42. Умер от болезни 17.02.42 – разлитой перитонит после прободной язвы двенадцатиперстной кишки. Похоронен в пос. Камешково. Адрес родных: г. Москва, Савеловская линия, 2-й километр, д. 42, кв.15.
4. ДЫНИН Николай Иванович, 1921. Призван Воскресенским РВК Горьковская обл. Западный фронт, 163 ТП, мл. сержант, механик-водитель. Поступил 4.03.42. Открытый перелом обеих бедренных костей. Острое обескровливание (попал под поезд). Умер 4.03.42. Похоронен в пос. Камешково. Адрес родных: д. Звягино, Воскресенский район, Горьковская область.
5. ПЛЕНКОВ Николай Федорович, 1902. Призван Арзамасским РВК, Горьковская область. Западный фронт, 906 СП, рядовой, пулеметчик. Поступил 24.03.42. Гнойный менингит после осколочного проникающего ранения черепа с повреждением мозга. Умер от ран 17.04.1942. Похоронен в пос. Камешково. Адрес родных: с. Никольское, Сельмский с/cовет, Чернухинский район, Горьковская область.
6. ФЕДОРОВ Фома Александрович, род. 1906, д. Князь-Елга Илишинского района Башкирской АССР. Западный фронт, 208 стрелковый полк, красноармеец, стрелок. Поступил 24.08.1942 с ранением правой ягодицы. Умер от ран 12.10.1942 (септикопиемия). Жена Федорова М.А., адрес тот же.

6 солдат Красной Армии – защитников Родины похоронены в пос. Камешково (с 1951 г. – город). Может быть, захороненных солдат Красной Армии было больше, но других данных пока нет. Архивы, с которыми мы работаем не могут дать ответ на этот вопрос.

С января 1943 г. по апрель 1948 г. в госпитале находились на лечении военнопленные. Многие попали в плен под Сталинградом. «Первого февраля при прорыве Сталинградского котла я попал в плен. Обхождение со стороны армии было корректным, однако население отобрало у нас почти все, что нам было необходимо для выживания. Все, кто не мог идти дальше, были расстреляны,  Мы были размещены в полуразрушенном цехе какого-то завода без еды, одеял и печей. Отсюда грузовиками ежедневно отправляли мертвых без регистрации. Поэтому многие до сих пор числятся без вести пропавшими. В самом Сталинграде мы должны были вытаскивать из руин и подвалов мертвых и укладывать их  в штабеля на улицах. За эту работу мы получали продовольствие. Разразился сыпной тиф, вызванный вшами, т.к. медицинское обслуживание отсутствовало, мужчины умирали как мухи. Зиму мы провели практически без крыши над головой, мы еле выжили. В сентябре нас загрузили и перевезли в Камешково. С этих пор нам стали оказывать медицинскую помощь. Русскому медперсоналу: врачам, сестрам, санитарам – мое наивысшее уважение» (бывший военнопленный Ф. Дитцеман).

Об этом же периоде вспоминала бывшая медсестра Камешковского госпиталя Евдокия Васильевна Воеводина: «Из-под Сталинграда прислали несколько эшелонов сыпнотифозных, их принимали в городской бане, отмывали, стригли, одевали в чистое и отправляли в госпиталь. Многие были сильно истощены и обморожены. Очень много было больных педикулезом – на человеке были сплошные вши. Болели туберкулезом, диареей, были раненые. Через некоторое время заболевания сыпным тифом началось и среди персонала – умерла старшая медсестра, парикмахер, приходивший из поселка. Смертность среди пленных была высокой. Лечение в основном сводилось к тому, что обеспечивалось тепло, питание, старались, чтоб у больных не было пролежней»[8].

В фондах МУК «Камешковский районный историко-краеведческий музей» хранится рукописный альбом«Kameschkowo», написанный бывшими военнопленными — Мартином Каде, Гансом Дибольдом, Эрвином Бренеке, Зеппом Вебером и др. на немецком языке.  Они были в плену именно в Камешково и оставили много интересных воспоминаний о том времени. Приводим некоторые выдержки из этого альбома.

«Прибытие.

Примерно в форме подковы на широком пустынном дворе стояло три разобщенных здания, скорее длинных, чем широких. Дом из красного кирпича напротив, с большими окнами, был школой.  Другое, в конце, было современным зданием, белое, с лестничной башней – клуб местной текстильной фабрики. Кругом колючая проволока и домики дежурных часовых. В углу – ворота с будкой. Русские входили и выходили через будку. Ворота открывались только, чтобы выпустить группу пленных на работу и за спинами последних закрывались. Открывались также для приезжающего или отъезжающего транспорта.

В госпитале.

Нас сразу же привели подвал, в ванную. Брили итальянцы, которые играли здесь главную роль. К нам, немцам, они относились враждебно. Один намыливал, другой брил. Им доставляло страшное удовольствие намыливать каждого из нас одной и той же кистью. Брили в той же последовательности зазубренным ножом так, что сочилась кровь. В душе, как всегда и везде, кусочки мыла и женщины дежурного надзора. После того мы получили рубашки – моя доходила мне до пупка, и кальсоны, все хорошо выстиранное, но грязно-серое, с пятнами от крови и лекарств.

Да еще получили халат, своего рода пальто, желтый или коричневый, первоначально с проранами и деревянными пуговицами, сейчас же в большинстве случаев без пуговиц. Он завязывался с помощью ленты или бечевки. Очень живописно, но то удовольствие было не для каждого, а один халат примерно на пять человек.

Я пришел в комнату с итальянским санитаром, румынским помощником, немецким врачом и русской медсестрой.

Кровати были двухэтажные. Мне достались одна из верхних нар в самом углу. Место было хорошее. Всю ночь горел слабый свет от керосинового фонаря. Правда, он задымлял комнату, но зато можно было вылавливать клопов из соломенного тюфяка.

В здании № 2

Меня со всеми больными перевели в здание школы. До того у каждого были свои собственные нары. Теперь всех сдвинули: три человека на две кровати, вскоре пять человек на три кровати, временно всегда был еще и шестой. Нужно было лежать на боку, но долго это делать не получалось и по тому я боялся разбудить соседей. Эти же в свою очередь совсем не боялись: кто-то храпел, у кого-то сильно воняло изо рта или тяжело дышал и брызгал слюною другому в лицо.

Имелся халат, своего рода пальто на пять человек. Он был нужен, когда выходили из комнаты в уборную, но если халат не висел у двери, тогда нужно было ждать. Точно также обстояло дело с сандалиями: деревянные дощечки с завязкой. Их можно было быстро надеть, естественно на голую ногу. Эти четыре-пять пар сандалий, каждая из которых тысячи раз побывала в уборной, нельзя было держать в комнате, они должны были оставаться в коридоре около двери. Но там их всегда крали, и прятали под подушку, чтобы больше не надо было ждать.

Обход.

Медсестра, звала санитара. Тот мчался стрелой в комнату медсестер и возвращался со стопой историй болезней. Каждая история болезни была написана на газетной бумаге, листы были склеены клейстером. Вскоре приходил немецкий врач или русская женщина-врач. Обход начинался. Врач осматривал и диктовал, медсестра записывала. Чернила изготовляла из измельченного химического карандаша и воды. Большая часть обходов заканчивалась назначением особого питания, глиняных обертываний, облучения и зеленки, последняя против ужасной кожной сыпи, которая по ночам так нестерпимо чесалась, что до утра многие снова расчесывали болячки ногтями. В то время настоящие медикаменты были дефицитными.

У немецких врачей было очень трудное положение. Когда немца  посылали работать врачом, тот все равно оставался военнопленным, оккупантом, возможно даже фашистом. Первоначально у него были только обязанности, но никаких прав; у любой медсестры было больше власти, даже если она не могла сделать укол. Чтобы действительно иметь право отвечать за больных, врач должен сначала добиться того, чтобы вернуть себе статус врача, для этого были необходимы упорные, длящиеся годами усилия со знанием дипломатии, а также мужество, выносливость и трудолюбие. Так поступил Ганс Дибольд, позднее автор книги «Врач в Сталинграде».

Инструктор по лечебной гимнастике.

Когда осенью 1943 года я попал в Камешковский госпиталь, там работал русский физиотерапевт, любимой работой которого было поднимать с кровати умирающих с голоду солдат со словом: «Давай!» для того, чтобы они выполняли его физкультурные упражнения. Я стал немного помогать тем, что пытался сделать физические упражнения. Когда потом появился еще и Вальтер Кунерт со своей бодрой фортепианной музыкой, русский сделал меня своим помощником.

Вскоре я уже мог (мне было разрешено) присутствовать на некоторых его занятиях, например, при эргографических измерениях. Я  нарисовалему в наглядных картинках различные коэффициенты сложности его физических упражнений, и, наконец,  писал для него ежемесячные доклады начальству.

Я и не подозревал, что здесь определится моя дальнейшая жизнь.

В то же время я начал упорно учить русский язык. Мне в руки попала книга «1000 слов на русском языке», начальник подарил мне брошюру о «Мюллерах» (если сейчас кто-нибудь еще знает, что это такое) с большим количеством картинок и подписей. Потом я одолел «Станционного смотрителя» Пушкина и, наконец, отважился на серьезный роман Тургенева. Замечательная русская библиотекарша раздобыла мне школьную грамматику по русскому языку, кто-то отказал мне свой русско-немецкий словарь (мой ценный сувенир, который у меня отобрали в Бресте при последнем обыске). Чтение вскоре пошло более или менее, но вот, говорение – прошло несколько лет, пока я смог составить элементарное предложение.

Перед войной первое здание было школой, и на первом этаже прежде находился спортивный зал. Сначала там жили медсестры. Когда они переехали в другое место, зал передали в наше распоряжение для занятий лечебной гимнастикой. В течение некоторого времени он использовался также как театральный зал и место для собраний.

Однажды наступил день, когда моего русского начальника уволили и мне передали его должность в присутствии главного врача, который дал мне отеческий совет: «Каде, не занимайся политикой!» Этого совета я придерживаюсь до сих пор, насколько это возможно.Так как я принадлежал к медицинскому персоналу, я имел право переехать в комнату врачей. Мои товарищи по комнате воспринимали меня  как чужака, даже  как шпиона. Но я чувствовал себя там хорошо, и их образ жизни наложил на меня свой отпечаток и я твердо решил, что по возвращению на Родину, буду изучать медицину.

Так как мы считались образцовым госпиталем, время от времени к нам приезжали инспекции. Поэтому нужно было что-то, чтобы показать. С такими тренажерами, имеющимися в наличии как брусья, конь, кольца, сделаешь немного. Тогда мне в голову пришла мысль построить в наших мастерских некоторые тренажеры по моим проектам, например, вспомогательные приспособления для обучения ходьбе, устройства для сгибания и выпрямления пальцев рук и ног, кроме того, аппарат гребли и велотренажер».

В смотре  ЛФК госпиталей с этими тренажерами 2989 ЭГ занял 1 место.        

«Обед.

Наступало долгожданное время обеда. Приходили разносчики еды. Приносили щи, также привозили бочку с солеными огурцами или зелеными помидорами. Белокочанная капуста, которую здесь называют «копуста» несравнима ни с одним другим овощем. Это лекарственное растение, даже священное. Во всей стране ее едят деревянными ложками, громко чавкая. Может быть, раньше она была вкусной. Но сейчас в столовых и лагерях она перестала быть роскошью, а стала совсем обыкновенной «общественной капустой». Такой суп был на конвейере и в течение одного, двух месяцев, потом в течение такого же времени могли давать суп из проса или крупяной суп, или же кашу из той крупы. И один кусочек хлеба. На десерт – компот (изюмная вода) треть или половина стакана. Здесь это странным образом называли «компот». Такой была еда.

У некоторых больных была диета. Но все тайно менялись друг за друга. Те, у кого была диета, тайно ели основную порцию и наоборот. Диетиков привлекала большая порция и подсоленная еда, а основных – большая точность и меньшее количество воды. Ведь всегда то, что получает кто-нибудь другой,  кажется лучше.

Выживание

Время еды проходило, и начиналась скука. Что делать? В то время возникали самые абсурдные слухи. Многих осуждали за ту атмосферу, за бесплодные фантазии и ничегонеделание. Другие спасались работой. Впрочем, это была только их ненамеренная победа. Намерением были кусок хлеба и тарелка супа.

Один раздобыл себе какую-то тряпку, постирал и обшил ее. В результате у него появился носовой платок. Или добывал какой-нибудь разорванный пуловер, распускал его, получал шерсть, делал из проволоки спицы (где только он брал проволоку?) и вязал чулки, носки и перчатки сначала для себя самого, потом для других, которые не умели вязать. В этом деле румыны не имели себе равных — настоящее народное творчество!

Третьи шили. Иголки были самодельные, большей частью из медной проволоки, но были и настоящие иголки. Тайно получали перевязочный материал. Нитки выдергивали, сворачивали и намыливали. Нитки были различной толщины и степени прочности. За дополнительную тарелку супа медсестры и работники склада разрешали работать на больных, штопать рубашки и кальсоны, вместо оторванных пуговиц пришивали завязки. Так появлялись мешочки, сумочки, шлепанцы, сандалии, рамки для фотографий, шахматные фигуры, мундштуки для сигарет, трубки, табакерки – все, исключая вещи, для которых, как знала каждая медицинская сестра, нужны запрещенные иголки, осколки стекла, самодельные ножи. Да, со временем появились ножницы, щипцы, сверла – все вместе взятое – настоящая мастерская.

Мастерство или владение инструментом было монополией, которая ревностно охранялась. Они обещали обмен на еду, когда пленный работал по поручению медицинской сестры или работницы склада, он мог получать добавку, но давали совсем не хлеб или сахар, а суп.

Эрнст Питерлебыл переплетчик и работал в техническом бюро. Мы ценили его как незаменимого помощника на все случаи жизни. Он был реквизитом за кулисами, делал парики, и мы благодарим его за многие собранные в книги иллюстрации.

В техническом бюро примитивными средствами ремонтировали фотоаппараты. Питерле делал пробные снимки, за неимением ничего лучшего, чаще всего на рентгеновских пленках, проявлял пленку и делал фотографии.

Только малая часть фотографий попала в Германию легальным путем: как привесок к карточке Красного Креста или с особым письменным разрешением для возвращавшихся домой авторитетных лиц. Питерле был достаточно находчивым, чтобы провезти свои фотографии через все границы. Он пронес их запечатанными в куске мыла.

Наши покойники.

До сих пор все было так: два раза в неделю, если случаев было больше, то чаще, покойников отвозили на захоронение на окраину леса. Их (покойников) клали на запряженную лошадьми телегу. По выбоинам и камням, по лугам и пыли дорога вела по ухабистой главной улице поселка. Даже когда покойники были закрыты, простыня могла сбиться или же люди знали, что в телеге, но каждый раз собирались уличные мальчишки и бежали вслед, крича: «Гитлер капут!» Солдат из похоронной бригады это сильно ожесточало, ведь они могли быть следующими.

Цейлендорф добился того, что был изготовлен большой запирающийся ящик, в который помещалось до трех трупов. Захоронение было очень обыкновенным. Номерная табличка на низком деревянном колышке, Выцветая на солнце и смываемая дождем, она становилась нечитаемой. Надеюсь, таблички не были сожжены соседним колхозом. Там росла трава и вереск и сосны шептались над могилами».

В северо-западном направлении от поселка (800 м от его окраины) и 100 м западнее от грунтовой дороги, ведущей в Каменово и Машки, было создано кладбище для захоронения умерших военнопленных спецгоспиталя № 2989, а также лагерного отделения №20-А лагеря № 190 МВД СССР. Захоронения производились с августа 1943 г. по май 1948 г., после чего захоронения были прекращены и кладбище передано для дальнейшего надзора в ведение Камешковского РОВД. Передача оформлена актом от 14 июля 1949 г. Всего на кладбище имеется 1274 индивидуальных и 37 общих могил. Общая площадь кладбища составляет 8000 кв.м. На кладбище, согласно кладбищенской книге, захоронено 1511 военнопленных, в том числе: немцев – 1017, австрийцев – 60, голландцев -1, латышей – 1, молдаван – 32, русских – 4, украинцев – 6, чехов – 15, шведов – 1, итальянцев – 81, венгров – 100, евреев -1, люксембуржцев -1, поляков -14, румын -152, французов – 15, югославов – 9, норвежцев – 1.[9] В рамках реализации межправительственных соглашений «Об обеспечении сохранности и порядке содержания российских (советских) воинских захоронений за рубежом и иностранных воинских захоронений в России», Ассоциацией «Военные мемориалы», как организацией, уполномоченной Правительством РФ на их выполнение, с октября 1994 г. по май 1998 г. проводились работы по реконструкции данного кладбища. В ходе реконструкции были установлены памятные знаки немецким (1994 г.), итальянским (1995 г.), и венгерским (1997 г.) военнопленным.

С.Б. Кудряшова

[1] ЦАМО, справочник дислокации госпиталей, инв. 6078, л. 243

[2] ЦАМО, карточка ВММ №3354, ф.ЭГ, оп.18263, д.1, лл.1,4

[3] ЦАМО, оп. 18263,  д.1-а,  л.57.

[4] ЦАМО, дело с штатными ведомостями за 1941-1943 гг.

[5] ЦАМО, оп.18263, д.1, л.165

[6] ЦАМО, оп. 18263, д.1. л.157/об.

[7] ЦАМО, оп.18263,  д.1, л.158.

[8]Виттманн Ф. Роза для Тамары. Память о плене. Владимир. 2003. С. 119-120.

[9] Историческая справка по кладбищу военнопленных, расположенному в г. Камешково Владимирской области.