По следам Владимирских рожечников

В струне, звенящей на просторе,

И в дудочке из камыша

Поет о радости и горе

Народа светлая душа.

С незапамятных времен звучат на Руси пастушьи трубы – рожки, жалейки, свирели. Крестьянские дети рождались и росли под звуки нехитрых инструментов своих отцов, дедов и прадедов, и пастушья музыка впитывалась ими с материнским молоком. Первые впечатления моего детства также связаны с разноголосыми звуками улицы – кудахтаньем кур, петушиным «ку-ка-ре-ку», блеянием овец, громким мычанием коров и звуками пастушьего рожка. Я спрыгивал с полатей и выглядывал в окно: сейчас к нашему дому подойдет пастух Василий, прижмет к губам деревянную трубу – и польются чарующие звуки. Играл он с большим чувством и старанием – как артист, вышедший на сцену. Хозяйкам, сгоняющим скотину, легче вставалось под знакомые мелодии. Не помню, сколько мне было лет, когда я впервые из уст матери услышал песенку, сохранившуюся в памяти на всю жизнь:

Раным-рано поутру

Пастушок: «Ту-ру-ру-ру!»

А коровки в лад ему

Затянули: «Му-му-му!»

Ты, буренушка, ступай,

В чисто поле погуляй,

А вернешься вечерком –

Нас напоишь молочком.

В далекое прошлое ушли эти умилительные картинки детства, их закрыли пласты последующих более важных событий, и, может быть, не вспомнились бы они, если бы не случай.

Во время командировки по журналистским делам попал я как-то в старинную, с двумя улицами деревню Мишнево. В одном из домов бабушка Варвара показала мне типографский снимок. С него смотрели двенадцать мужиков в необычной одежде – в накинутых на плечи балахонах, в лаптях, в высоких шляпах с пряжками и с прижатыми к губам пастушьими рожками. По краям расположился текст на французском языке.

— Наши мишневские рожечники – пояснила она. – В Париже играли. Старшим-то был Кондратьев, а помогал ему наш папаня – Балакин Иван Алексеевич.

В Камешковском районе Владимирской области, где находится Мишнево, мне, старожилу этих мест, приходилось немало слышать рассказов о земляках-рожечниках. Как и обычно в таких случаях, исторически достоверные факты были перемешаны с вымыслом. И не удивительно: сейчас ведь живут внуки и правнуки этих людей. Каждое поколение что-то упускало, а что-то добавляло. Сами же рожечники, люди простые, непритязательные, обладая яркими музыкальными талантами, в большинстве были совершенно неграмотными и, конечно, не придавали серьезного значения своему занятию. Именно по этой причине не сохранилось почти никаких документов. Дошедшие до нас немногие фотографии, обычно долго висевшие на стенах в деревенских избах, изрядно повыцвели. Владельцы снимков не сочли нужным обозначить место фотографирования, назвать фамилии запечатленных лиц. Все делалось только для себя, родных и близких, на этом и замыкался круг.

… Я внимательно всматриваюсь в красивые бородатые лица рожечников. Пожелтевшая фотография пережила своих хозяев и донесла до нашего времени лишь общее для всех название – «владимирские рожечники». Как это мало для любознательного человека! Каждый из народных музыкантов прожил большую жизнь, служил искусством своему народу, был неповторимой личностью. У меня родилось желание поднять занавес времени, лучше понять это уникальное народное искусство и его создателей.

Правда, еще имеет хождение взгляд, что это искусство пастухов-рожечников, — своеобразный ветхозаветный хлам, целиком обращенный в прошлое и не имеющий практического значения для современности. Однако жизнь, наоборот, показывает, что интерес представляет не только история этого вида народного искусства как яркого выражения самобытности русской культуры, но и сам русский рожок. Верно, что у него есть будущее!

Детские и юношеские годы Кондратьева. На заработках. Создание первого на Руси хора рожечников. Подготовка к дальним гастролям.

В большую воду мутные потоки разбушевавшейся Клязьмы подступали к крайним мишневским домам. Коля Кондратьев подолгу слушал шепот подгоняемых ветром волн, радостные крики летящих в глубоком просторе гусей, широкую и вольную музыку пробуждающейся весенней природы.

В крестьянском быту того времени детей рано приучали к труду. Кондратьевы на все лето определяли своего сына в подпаски. Мишневский выгон примыкал к берегу реки, который носил ласковое название Красава. В свободные минуты пастушок любил сидеть на крутояре. Сделав из тростника дудочку, Коля старался извлечь из нее стройные звуки. Однажды в руки подростка попал настоящий рожок. Молодой пастушок трубил с упоением до тех пор, пока не становилось больно губам. И так изо дня в день. Многое перенимал он у опытных музыкантов. Вскоре его исполнением стали восхищаться признанные мастера игры на рожке.

Мишневские рожечники славились на всю округу. Девушки охотно, а иногда и против воли родителей выходили замуж за музыкантов из этого селения. Бытовало такое местное изречение: «Хоть за нищего, да в Мишнево».

Рассказ бабушки Варвары побудил меня к поискам новых фактов, всевозможных сведений о владимирских рожечниках. Я стал разыскивать их родственников и очевидцев событий тех далеких лет. С этой целью написал заметку «Кто они, владимирские рожечники?» и опубликовал ее в ряде газет Владимирской области. Через несколько дней прилетела весточка от сестер Авдониных из деревни Дроздовка Ковровского района. Селение протянулось вдоль шоссе Москва – Горький. Без труда нашел я Клавдию и Устинью – внучек Н.В. Кондратьева. Обеим было уже за восемьдесят. В дореволюционное время, до замужества, жили они недалеко от Дроздовки в большом селе Терехово, а работали на текстильной фабрике в Камешкове, где стояли на квартире. Раз в неделю сестры наведывались домой повидаться с родными и запастись харчами. Путь их лежал через Мишнево, поэтому Клавдия и Устя заходили к Кондратьевым, иногда ночевали там, а в страдную пору помогали дедушке и бабушке жать рожь, хлыстать снопы.

Три золотые рыбки верой и правдой служили Н.В. Кондратьеву – талант, трудолюбие и скромность. О них поведали сестры.

Родился Николай Кондратьев в Мишневе в 1843 г. Нужда рано заставила его искать место в жизни. Покинув деревню, он подался на заработки в город. Некоторое время работал на Сормовском заводе в Нижнем Новгороде, устраивался столяром в железнодорожные мастерские города Коврова. Но поиски счастья на стороне не увенчались успехом, да и сердце не прикипело к городской жизни. Возвратился в Мишнево, женился, около небольшого пруда Провалиха сам срубил дом с углом «в лапу»[1] и стал, как говорят в деревне, хозяин. Мать Клавдии и Устиньи была старшей дочерью в семье Кондратьевых. Она много рассказывала своим детям об отце, о том времени, когда Николай Васильевич находился в расцвете сил и таланта. Сами же внучки знали дедушку пожилым, поэтому на рожке он уже не играл. Помнят Клавдия и Устинья, что роста дедушка был выше среднего, волосы совершенно седые. Характер имел ровный, движения неторопливые. Любил пошутить, особенно с детьми и молодежью.

В поле его фигура виднелась издалека. Пахал споро, как былинный Микула Селянинович. На подворье у Николая стояли всевозможные приспособления и инструменты, позволяющие ему заниматься различными ремеслами. Сам ладил сани и телеги. Дубовые кадушки да берестяные бураки[2] его изготовления славились на всю округу. Вил льняные веревки.

Внучкам дедушка чинил обувь, делал разные поделки, а те, в свою очередь, любили приставать к нему с расспросами.

— Расскажи, дедушка, где ты на рожке играл?

А он усмехнется и ответит шуткой:

— Бывали мы в Париже, бывали и ближе.

Иногда дедушка развертывал старую, бережно хранимую карту, где города, в которых выступали рожечники, были обведены кружками. Назовет город и сразу же покажет его на карте. Вообще рассказчик он был искусный, много всего знал, и внучки не уставали слушать его истории. В одежде, поступках, в обращении его с людьми чувствовались скромность и достоинство. В то же время он ничем не подчеркивал своих заслуг, славы, перешагнувшей границы России, держался наравне со всеми.

Про таких, как Кондратьев, в народе говорят: «Он и швец, он и жнец, и в дуду игрец». И все-таки при всем многообразии талантов Николай Васильевич был прежде всего музыкантом.

Как только Кондратьев окончательно осел в Мишневе, вокруг него стали группироваться наиболее искусные рожечники. Без них не обходился ни один праздник в деревне. Стали звать их и в соседние села, в 1876-1880 гг. не раз приглашали в уездный город Ковров. Там играли они на каруселях во время рождественской и смоленской ярмарок. На Александровской площади послушать мелодии пастушьего рожка собирались толпы народа.

Примерно в эти годы мишневцы делают выезды в Москву, где играют также на каруселях. Эти выступления были по сути дела их крещением на российской эстраде, причем тогда за ними и закрепилась имя «владимирских рожечников».

Осенью 1882 г. в Мишнево из Петербурга приехал антрепренер А.Ф. Картавов. Познакомившись с Кондратьевым, он попросил собрать рожечников и поиграть ему. Игра привела его в восхищение, и Картавов предложил рожечникам поехать в Петербург. Посоветовавшись, мишневцы приняли предложение.

Всю зиму шла подготовка к ответственным гастролям. Руководитель хора должен был провести серьезную организаторскую работу – тщательно подобрать рожечников, учитывая при этом многие факторы: умение сыграться с другими музыкантами, красоту тона инструмента, творческую фантазию. В хор было отобрано двенадцать рожечников. Восемь из них играли на рожках, четыре – на басовых трубах. Много репетировали. Если кто фальшивил, то следовало по-крестьянски простое, но веское замечание Кондратьева: «Что ты мычишь, как корова», — говорил он, например рожечнику, исполняющему партию вяло. На такие замечания никто не обижался.

В дни подготовки к петербургским гастролям нелегкая роль выпала женам рожечников. Долгими зимними вечерами, при свете лучины, ладили они эстрадную форму мужьям. На специальных больших станках изготовили из коровьей шерсти толстую ткань и из нее пошили балахоны. На рубашки и штаны соткали льняную ткань: на рубашки – в красную клетку на белом фоне, а на штаны – в синюю полоску. Лапти и оборы каждый рожечник изготовил сам себе.

Выступления в Петербурге. Отзывы столичной прессы. А.П. Бородин о владимирских рожечниках. «Беглые заметки» М. Горького.

Летом 1883 г. хор владимирских рожечников дает концерты в ресторанах Петербурга и увеселительном саду «Ливадия».

«Вчера в первый раз в Петербурге, — сообщала одна из столичных газет, — играл хор рожечников, состоящий из двенадцати мужиков. В свободные месяцы рожечники разыгрывают песни на ярмарках своей губернии, в Нижнем Новгороде, в Москве под Девичьим, остальное время проводят за сохой и бороной в своем селе. Инструменты, на которых играют рожечники, простые дудки, рожки, длиною от фута до трех; в каждом не менее четырех и не более одиннадцати отверстий. Звуки до такой степени схожи с человеческими голосами, что многие, не видя самих музыкантов, предполагали, что они поют, а не играют»[3].

За выступлениями моих землячков внимательно следил профессор Медико-хирургической академии композитор А.П. Бородин. Интерес его к ним был не случаен. Здесь следует хотя бы коротенько рассказать о пребывании Александра Порфирьевича во Владимирской губернии.

«А как хорошо здесь в Давыдове – одна прелесть! Сколько ни живал в деревнях, более здоровой сухой местности решительно не видел. А леса, бор, пойма – ходи всю жизнь, не находишься, гуляй – не нагуляешься, гляди – не наглядишься»[4], — так писал Бородин своим петербургским друзьям из села Давыдово Владимирской губернии, где проводил летние отпуска 1877, 1878 и 1879 гг. А находится село это примерно в 25 километрах от Мишнева.

Попал же Александр Порфирьевич во Владимирскую губернию весьма просто. Слушателем его лекций, а затем коллегой в его учебных заведениях был А.П. Дианин – родом из этого самого Давыдова. Он и пригласил своего друга к себе на отдых.

Здесь Бородин вначале работал над воспоминаниями о Ф. Листе, с которым встречался в Веймаре и переписывался. А когда из Москвы привезли фортепиано, Александр Порфирьевич занялся давно задуманной им оперой на сюжет «Слова о полку Игореве». Для финала первого акта оперы Александр Порфирьевич решил воспользоваться темой песни «Про горы Воробьевские». Он попросил привести к себе кого-нибудь, кто бы знал эту песню. Крестьянин деревни Новское Лапин привел своего двоюродного брата Вахромеича. Старик и напел композитору нужный мотив.

Естественно, выступление хора владимирских рожечников на петербургской эстраде не могло пройти не замеченным Александром Порфирьевичем.

В первом письме, датированном 22 августа 1883 г., композитор писал в Давыдово А.П. Дианину: «Знаете ли, что у нас в Питере производят фурор владимирские пастухи-«рожечники», играющие на рожках в «Ливадии»… Радуйтесь, володимирец!»[5] Во втором письме от 5 сентября того же года Бородин дает восторженный отзыв о прослушанном концерте: «На днях слышал ваших «володимирцев» — рожечников; это такая эпическая народная красота во всех отношениях, что я совсем раскис от удовольствия… И как они представительны с своих светло-желтых широких балахонах и цилиндрах»[6].

Слава о рожечниках дошла до царского дворца. В один из дней в дощатый балаган внутри сада, где жили владимирцы, заявился молодой офицер в сиянии блестящих пуговиц, эполет и аксельбантов.

— Вас желает послушать государь-император, — объявил он рожечникам.

Мужиков посадили в обитую бархатом карету и привезли в Петергоф. Александр III слушал их в парке под липами со всей семьей. По окончании концерта император спросил:

— Кто Кондратьев?

Николай Васильевич вышел вперед и поклонился. Александр III взял у него рожок, осмотрел его с обеих сторон и попробовал подуть, но получился лишь шип.

— Где же тут пищик?

— Пищика в этом инструменте не полагается, — объяснил Кондратьев и, осмелясь, добавил: — Вот когда мозоль на губах набьете, будет рожок играть.

Понял ли самодержец всея Руси, каким большим талантом должны быть наделены люди, способные извлекать удивительные мелодии из столь простого музыкального инструмента?

Выступления в Ливадии и при императорском дворе принесли владимирским рожечникам еще большую популярность. О них писали в газетах и журналах, пытаясь разобраться в этом ярком и сложном проявлении русской души. А антрепренер уговорил мишневских мужиков поехать в следующем году на гастроли в Западную Европу, посулив им «золотые горы».

… Париж еще только пробуждался ото сна, когда быстроногие мальчишки расклеивали на улицах афиши. Одна из них выглядела необычно. С нее смотрели бородатые мужики с прижатыми к губам рожками. Текст анонсировал: «Очень скоро прибудет русская национальная труппа под руководством дирижера Кондратьева, которая даст несколько концертов».

Нелегкая задача стояла перед рожечниками. Не так-то просто было удивить, а тем более покорить парижан. Столица Франции слыла законодательницей мод, здесь выступали лучшие поэты, артисты, музыканты со всего света. А тут на сцене простые русские мужики. Их вид вызвал усмешки. Но вот полилась музыка. Исполнявшиеся мелодии покоряли особенной теплотой, они как бы прилетали с полей и лугов России и рассказывали о самом хорошем и чистом, что есть в русском человеке. Как писали французские газеты, рожечники имели «бешеный успех».

Затем последовали концерты в Германии, а по некоторым источникам и в Бельгии. Собирались будто бы мишневские мужики съездить и в Лондон, но этому помешали события, о которых будет рассказано ниже.

Выступления рожечников в Западной Европе раскололи концертную публику на два лагеря. Одни – истинные ценители и знатоки народной музыки – приветствовали наших музыкантов всем сердцем, другие – представители чопорной знати – говорили о них свысока.

В этом отношении характерна одна находка во время моего поиска. В поселке Новки я встретился с сыном руководителя хора – Иваном Николаевичем Кондратьевым. Он передал мне пожелтевший от времени листочек. На нем было написано «Опровержение», предназначавшееся для русского периодического издания «Театр и музыка» в качестве ответа на опубликованную в немецкой газете «Rigaer Tageblatt» рецензию на выступления рожечников, видимо, путанную, безграмотную и злобную. Пасквиль вызвал возмущение даже добродушных мужиков, и они решили дать сдачи высокомерным зазнайкам. «Г-н рецензент, — пишет по поручению рожечников автор статьи, — как видно, не русский, потому что не может даже отличить Владимирской губернии от Ковенской и утверждает в своей рецензии, что хор господина Кондратьева состоит из музыкантов села Мишнево Ковенской губ. Г-н рецензент, извергая далее свою критику на музыку рожечников, нужно полагать, не потрудился ближе познакомиться с людьми, составившими хор, и убедиться, что это были не консерватористы, а простые крестьянские пастухи, руководителем которых был «Herr» Кондратьев, т.е. по-русски крестьянин».

Этот момент очень показателен: оппозиционно настроенные критики никак не хотели верить, что выступает не профессиональный ансамбль, а самодеятельный коллектив, что рожечники – не переодетые артисты с консерваторским образованием, а простые пастухи. В подтверждении крестьянского происхождения мужикам не раз приходилось показывать свои руки в мозолях.

К сожалению, заграничные гастроли рожечников не обошлись без приключений. Виной этому был антрепренер. А.Ф. Картавов оказался из тех русских дворян, которых называли прожигателями жизни. Париж захлестнул его кафешантанами, картежной игрой. Забрав заработанные рожечниками деньги, он промотал их и исчез. Немало горя пришлось хлебнуть русским мужикам, оставшимся без гроша в чужом краю. Возвращались домой поздней осенью по большей части пешком, отдельными выступлениями да милостыней добывая пропитание. Насколько горьким для рожечников и их семей явился такой исход дальнего странствования, можно судить по рассказу правнучки рожечника Сидора Ивановича Акулина. Прадед не только не привез из Парижа «златых гор», но явился в самом нищенском виде. Стыдясь показаться близким оборванным и без гроша в кармане, рожечник лег спать в подклети своего двора, где его и обнаружила супруга.

Рассказ о заграничных гастролях закончим такой деталью. Совесть, видимо, все-таки основательно мучала А.Ф. Картавова. По возвращении в Россию он явился к рожечникам с повинной и просил у них прощения.

Во второй половине восьмидесятых и в девяностых годах рожечники снова выступают в Петербурге – то в Михайловском манеже во время масленичных гуляний, то на Марсовом поле, а также во многих городах России. Великолепным рожечником вырос сын руководителя хора – Родион Николаевич. Блестящие способности и как музыканта, и как организатора проявились у Петра Гордеевича Бахарева, участника выступлений в Париже.

В 1896 г. владимирские рожечники были приглашены на Всероссийскую ярмарку в Нижнем Новгороде.

Ярмарка носила общенациональный характер. Чего только не навезли сюда! Ивановские ситцы, московские сукна, ярославские и кинешемские полотна, торжковские шитые сапожки, тульские самовары, уральская икра, донские балыки…

Но в Нижнем Новгороде собрались не только те, кто представлял промышленность и сельское хозяйство, здесь кипела и культурная жизнь. Был частный театр С.И. Мамонтова, в котором выступал Ф.И. Шаляпин. Сам факт приглашения на столь представительный форум владимирских рожечников говорит об их высоком авторитете.

… Особенно оживленно на Исаакиевской площади. Вся она обстроена каруселями, или, как их здесь называют, кружалами, с заманчивыми картинками и вывесками. Катаются на сделанных из дерева слоне и конях, в колясках. На площади всегда людно – песни, смех, масса простого народа. Без музыки на таком гулянии не обойтись. Задорные наигрыши пастухов – рожечников из Владимирской губернии нередко вызывают искрометные пляски.

В один из дней к рожечникам подошел худощавый человек с густыми черными усами, сильно «окающий». Это был Максим Горький. В «Нижнегородском листке», где сотрудничал писатель, 10 декабря 1896 г. появилась статья «Беглые заметки», рассказывающая об этой встрече.

«- Давно вы этим делом занимаетесь?

— С 1883 года, сударь мой. Эво с какой поры! В тот год мы были приглашены покойным государем и перед ним играли. С той поры и пошел на нас спрос: то туда зовут, то сюда, крестьянством хоть не занимайся.

— А разве вы занимаетесь все-таки?

— Дыть как же? На то родились, чтобы крестьянствовать. В дуду-то играть весь век неспособно нам … зазорно будто. Тоже вон волосы седые у иного есть.

— Да чего же зазорного в игре-то?

— Оно конечно … А все как будто не схоже с крестьянским-то делом. Тянет земля к себе – как хошь …

Это говорил седой старик, играющий на басовом рожке. У него умное лицо с задумчивыми темными глазами и характерно окающая речь.

— Нам это так, сполагоря, игра-то, — вступает другой, — а по рождению нашему должны мы пахать.

— И это помним, — подхватывает еще один пожилой рожечник.

— Песни вы хорошо знаете? – говорю я.

— Еще бы те не знать! Чай, ведь наши они, крестьянские! – восклицает первый рожечник.

— Мы их до двух сот знаем, а то и больше, — заявляет его товарищ. – Только вот играем-то мы на память, а не по нотам, забываем часто. А ежели бы мы ноты знали, мы бы всякую музыку могли играть. Нас и то немцы охаживали, все хотят дознаться, как это мы угоюзились. По шести целковых давали за рожок … а играть не могут. Возьмет рожок-то в губы, а он у него и не дудит … Сердятся …

— А как публика к вам относится?

— Публика? Ничего, слушает … Хвалит …

— Нас везде хвалят, — равнодушно оповещает меня один из артистов, и в тоне его не слышно ни артистического самолюбия, ни любви к своему искусству.

Ребята в желтых азямах и в высоких поярковых шляпах собираются на эстраду.

И вот льется унылая, переливчатая, грустно вздыхающая русская песня. Кажется, что это поет хор теноров, — поет где-то далеко только одну мелодию без слов. Звуки плачут, вздыхают, стонут … и очень смешной контраст с грустной песней представляют надутые, красные лица»[7].

В эпизоде «Жизнь Клима Самгина» Максим Горький снова вспоминает о своей встрече с рожечниками на Нижегородской ярмарке и утверждает, что они «превосходно играли на рожках русские песни»[8].

Встреча в Мишневе. Один из двенадцати. Счастливая находка.

Последние годы жизни Н.В. Кондратьева.

Возвратимся к нашим дням. Бабушку Варвару, которая показала мне в Мишневе типографский снимок рожечников, при вторичном посещении деревни я уже не застал в живых, но мне показали дом, в котором жила другая дочь И.А. Балакина – Евдокия Ивановна Дудина. Ей 95, двадцать лет как ослепла, но, старая и слабая телом, она сохранила острую память и живую речь. Сидя на табуретке и привалившись спиной к натопленной лежанке, Евдокия Ивановна вспоминала:

— Шестеро нас в семье-то было, а в живых осталась я одна, хоть старшая. В папаню, значит, пошла. Овдовела я в двадцать шесть лет. Видит папаня, что грущу я шибко, возьмет, бывало, рожок и заиграет: «Как у Дунюшки, у голубушки, много горя за плечами, заботушки». Он играет, а я плачу. Проплачусь, мне и легче станет.

Евдокия Ивановна рассказывала, что отец и другие мишневские рожечники уезжали из родных краев обычно на целую зиму. Девушкой ей приходилось оставаться в доме за старшую, обихаживать детишек, выполнять все сезонные работы, содержать скотину. Возвращались рожечники на так называемый «великий пост». Вот радости было в деревни! Изба Балакиных, впрочем, как и других музыкантов-отходников, набивалась до отказа. Иван Алексеевич не торопясь доставал берестяную тавлинку[9], сыпал на ладонь нюхательный табак, тщательно растирал его, а затем закладывал порции то в одну, то в другую ноздри. После короткой, но томительной для собравшихся паузы рассказывал немудреные и в то же время яркие истории из своих странствий по белу свету. Если учесть, что подавляющее большинство жителей было неграмотно, а географические познания ограничивались десятком окружающих деревень, где жили родственники, и куда можно было дойти пешком или доехать на лошади, то станет понятным интерес к любым рассказам о «заморских краях».

— В Париже публика важная, благородная, в шелках ходит. Богато, значит, живут. В театре хлопают нам, кричат что-то там по-своему, но нам понятно: нравится им пастушья музыка. А на улице стали замечать, что-то не того, сторонятся вроде нас. Что, думаем, за оказия такая? А потом смекнули: эх, паря, да это из-за наших вытягов[10]. Мы их густовато дегтем смазали. Так, видно, господам этот дух не по носу пришелся.

Когда шумок утих, раздался голос:

— Расскажи, Иван, как вы в Париже до ветру ходили.

История эта рассказывалась не раз, всегда охотно и со смаком. Непостижимым для крестьян казались такие детали, как изразцовые стены в туалетах, обилие зеркал и прочего оборудования. Рассказ о необычном приключении в чужом краю вызывал дружный смех собравшихся в избе. Старики и старушки сердились на молодежь и крестились. А Балакин снова вынимал заветную тавлинку. Что касается музыкальной стороны выступлений, то она оставалась как-то в тени, успех был само собой разумеющимся.

Так постепенно из мелочей, сообщенных старушкой, вырисовывался образ Балакина – добродушного, склонного к шутке человека, в котором яркий музыкальный талант сочетался с простотой и скромностью.

Во время нашей беседы к Евдокии Ивановне из соседнего села Горки пришла Мария Григорьевна Дудина – колхозница, жена одного из погибших внуков Балакина.

— В войну мы вместе с дедушкой на ферме работали. Я доила, а он пас коров, — подключилась к беседе Мария Григорьевна. – Тогда дедушке Ивану, наверное, к восьмидесяти было, а на ноги, поди, еще каким легким был! Да и с рожком не расставался. Когда два зуба выпали, так он сам коронку смастерил, чтобы было к чему рожок прижимать.

Мария Григорьевна призамолкла на минуту, видимо вспоминая прошлое, не спеша досказала мысль.

— Солнце еще только встает, роса блестит, а он выводит: «Уж ты сад, ты мой сад».

Евдокия Ивановна поначалу слушала сноху спокойно, но при последних ее словах встрепенулась:

— По утру-то на зорьке ой как чувствительно поет рожок.

А Мария Григорьевна продолжала:

— На полднище дедушка располагался где-нибудь под дубом, в тени. Тут у него и ворох прутьев и уже готовые корзинки и коробицы. Этими изделиями он весь наш колхоз снабжал. Так вот, соберутся вокруг него бабы, попросят поиграть. Возьмет дедушка рожок – и польется по лугам протяжная русская песня:

То не ветер ветку клонит,

Не дубравушку шумит,

То мое, мое сердечко стонет,

Как осенний лист дрожит.

Извела меня кручина –

Подколодная змея,

Догорай, гори, моя лучина,

Догорю с тобой и я.

Ах, как он играл! Чародей, да и только. Будто у него внутри музыкальная машинка запрятана. Ну, а мы подпеваем. В то лихолетье горе-то из избы в избу ходило, а рожок да песня размыкают его.

Итак, о двух из двенадцати рожечников – Н.В. Кондратьеве и И.А. Балакине – удалось собрать ряд сведений. А кто остальные десять? Узнать хотя бы пофамильно.

Я уже говорил, что о рожечниках бытует много самых противоречивых преданий. Например, у владимирского писателя Сергея Никитина есть рассказ «Чудесный рожок». В нем рядом с Кондратьевым выведен другой рожечник – Матвей Козлов. Писатель описывает свою встречу с ним. Козлов к тому времени был уже слепым, но еще играл на рожке и хорошо помнил всю одиссею мишневских музыкантов за границей, участником которой он будто бы являлся. По рассказу встреча происходила в Мишневе. Признаться, за время своих поисков я ни разу не столкнулся с фамилией Козлов, поэтому с особой настойчивостью стал разыскивать родственников этого человека. Увы, никто из старожилов не помнил жителя деревни с такой фамилией. Некоторые черты Матвея Козлова, правда, близки И.А. Балакину, который также в конце жизни ослеп. Но в целом, несомненно, Матвей Козлов – образ художественный, собирательный. С точки зрения литературных законов здесь все на своем месте. Досадно другое. В мои руки попался машинописный текст лекции Владимирского отделения Всесоюзного общества охраны памятников истории и культуры, где Матвей Козлов из литературного образа превращается в реальное лицо. Автор лекции (а текст ее разошелся по всем отделениям общества) пишет: «… мы узнаем о возникновении хора владимирских рожечников со слов бывшего участника хора престарелого слепого рожечника Матвея Козлова»[11]. Так родилась еще одна легенда.

Последние годы жизни Балакин провел в поселке Новки у внука К.И. Шевахина, где и умер в 1955 г., не дожив двух лет до столетия. Константин Иванович рассказал мне много интересных деталей про деда. Родился Балакин еще при крепостном праве. Крестьянские избы в Мишневе топились тогда по-черному, а небольшое отверстие под потолком, заменявшее окно, было затянуто пузырем. Жена Балакина Степанида была родом из зажиточной семьи села Горки, она против воли родителей вышла замуж за бедняка-дударя. За это отец и мать лишили ее родительской поддержки (в упоминавшемся рассказе Никитина судьба Марии, жены Матвея Козлова, в этом отношении сходна с судьбой Степаниды). Нелегко давалась жизнь Ивану Балакину. Шесть детских ртов. Приходилось ограничивать себя во всем. Был он, как говорят  в деревне, человеком солощим. Любимой его едой была сваренная в чугуне картошка с подгорелой корочкой, ржаной хлеб да собственного изготовления ядреный квас. В небольшом графинчике всегда хранился свежий хрен.

Шевахины передали мне все, что осталось в «наследство» от деда: жбан для кваса, берестяной кошель и кочедык[12]. Рожок не уцелел. Однажды, возвратившись из поймы, дедушка сообщил внуку, что потерял его. Так ли это было или нет – никто не знает. Играть Балакин уже не мог и, может быть, захоронил свое любимое детище где-нибудь под вековым дубом, под которым не раз проводил полдни, и полил могилку старческой слезой.

Самым приятным событием в жизни старика были те дни, когда из Коврова в Новки приезжал Родион Николаевич Кондратьев. Однажды гость привез типографский снимок известной нам парижской афиши. Воспоминаниям в этот день у друзей не было конца.

На следующий день Константин Иванович попросил дедушку рассказать о тех, с кем он ездил в Париж.

— Вот спереди сидим мы с Николаем, — пояснил Иван Алексеевич внуку. – Как смотрим, он по леву руку, а я по праву. Николай как старшой заигрывал, а я помогал ему верхи держать.

Затем не без гордости продолжил:

— Рожок у меня самый маленький был – визгунок, а платили больше других. Всем по тридцать-сорок рублей, а мне – сорок пять.

Взяв в руки снимок, Иван Алексеевич назвал все фамилии рожечников.

А вы, Константин Иванович, сумеете показать на фотографии Кондратьева и вашего дедушку? – интересуюсь я.

— А почему бы нет? – Видя мое нетерпение, замечает: — Да не волнуйтесь. Тот снимок в передней в шкафе лежит. Сейчас я его найду. Там все рожечники переписаны.

Через пару минут Шевахин возвратился на кухню, где мы беседовали (в передней было прохладно).

— Вот снимок. Со слов дедушки всех, как есть, я переписал на обороте. Только чернила малость повыцвели.

Привожу запись на парижской афише в том виде, в каком она сделана Шевахиным:

         Кондратьев (Мишнево) – рожок,

         Балакин (Мишнево) – рожок,

         Царапкин (Суслово) – рожок,

         Коровкин (Горки) – рожок,

         Капанин (Берково) – рожок,

         Сидор Иванович (Остров) – труба,

         Харлам Иванович (Машково) – рожок,

         Муравьев Мих. Ив. (Каменово) – труба,

         Пахарев (Симаково) – рожок,

         Морозов (Симаково) – труба,

         Потап Ермилыч (Машково) – рожок,

         Любимов (Ковров) – труба.

Как видно из записи, престарелому рожечнику не удалось вспомнить у одних фамилий, у других – имен и отчеств. Но этот пробел хотя бы частично можно исправить. Мы уже знаем имена и отчества Пахарева (Петр Гордеевич), Балакина (Иван Алексеевич). Возможны и дальнейшие уточнения, что подтвердил следующий факт. Из Владимира ко мне в Камешково приехала Зоя Ивановна Скотникова, чтобы рассказать о своем прадедушке, игравшем на рожке в Париже. Родом она из деревни Остров, а девичья ее фамилия Сидорова.

— В семье говорили, что звали его Сидором Ивановичем, фамилия у него Акулин, а играл он на большой трубе.

Далее Скотникова сообщила ту историю о возвращении Сидора Ивановича, которая рассказана несколько раньше.

— Только не пойму я, почему наша семья стала носить фамилию Сидоровых, а не Акулиных, — призналась она.

Пришлось пояснить ей, что в ходе становления отчеств и фамилий нередко имя предка переходило наследникам сначала в отчество, а потом и в фамилию. Вероятно, это случилось и в их роде. Акулины превратились в Сидоровых.

Коллектив мишневского хора был в основном постоянным, но периодически претерпевал изменения. Одни по каким-то причинам выбывали из него, другие включались. Заметный след в его истории, кроме перечисленных ранее рожечников, оставили Александр Мыриков, Иван Дудкин, Василий Кондратьев – все из Мишнева – и Никита Соминин из Кижан.

Эти по крупицам собранные сведения, конечно же, радовали меня, но в одном я испытывал неудовлетворенность. Фотография Н.В. Кондратьева на коллективном снимке была мало выразительна. В эстрадной форме он почти не отличался от товарищей. Не просматривалась индивидуальность человека. А хотелось иметь о его облике более полное впечатление. Вскоре, однако, я получил два приятных известия.

Первое письмо пришло из Ростова-на-Дону. Брат Устиньи и Клавдии Авдониных – Василий Георгиевич Бобров, ветеран Великой Отечественной войны – прислал фотографию, являющуюся фрагментом из известной афиши. На оборотной стороне надпись: «Мой дедушка Н.В. Кондратьев».

На другом конверте штемпель Москвы. Письмо прислала еще одна из внучек Николая Васильевича – Клавдия Ивановна Удалова, проживающая сейчас в столице. К тексту приложена фотография 9 х 12 см. Хотя карточка от времени пожелтела, да и сделана она любителем, сквозь пелену видны две фигуры. По словам Клавдии Ивановны, на фотографии запечатлены Николай Васильевич с супругой Александрой Борисовной. Видимо, фотография – экспромт. Супруги в будничной одежде сидят на завалинке своего дома. На Кондратьеве – поношенная молескиновая поддевка, помятая баранья шапка, крестьянские кожаные сапоги – вид, типичный для хлебороба среднеевропейской полосы.

Московская фотография, как я уже заметил, мала по формату да и подслеповата. Для демонстрации в аудитории не годится. А нельзя ли с фотографии сделать портрет? На мою просьбу откликнулся владимирский художник Б.В. Французов. Он создал выразительный гравюрный портрет.

Николай Васильевич прожил долгую и очень плодотворную жизнь. Умер 27 ноября 1937 г. в возрасте 93 лет и похоронен на кладбище соседнего села Мостцы.

… И вот я снова в столице пастушьего рожка – в Мишневе. Встречаюсь со знакомыми людьми. С горем узнал, что умерла неутомимая рассказчица Евдокия Ивановна. Встретился с зятем И.А. Балакина – Иваном Алексеевичем Шевахиным, близко знавшим Кондратьевых.

— Иван Алексеевич, вот фотография. Может быть, кого узнаете?

— Как же, как же! Николай Васильевич с супругой. Доподлинно они.

Сделав все необходимые визиты в деревне, постояв у Провалихи с ветлами, я вышел за околицу, огляделся окрест. Трудно найти места красивее здешних: поля с переливающейся волнами рожью, пойменные луга, покрытые пестрым разнотравьем, дубравы, зеленокудрая Клязьма. Удивительно ли, что здесь так пышно расцвело искусство пастухов-рожечников?

Сейчас здесь, на окраине деревни, выросла новая улочка домов, построенных для животноводов. И названа она по просьбе общественности именем Николая Васильевича Кондратьева.

Хор рожечников Н.В. Кондратьева просуществовал около двадцати пяти лет. Исключительно высокую оценку хору и лично его руководителю дал основатель Великорусского оркестра, композитор и дирижер Василий Васильевич Андреев:

«Образчики истинно-инструментальной музыки – явление чрезвычайно редкое; единственным представителем таковых является хор рожечников-владимирцев под управлением Кондратьева. Народные песни, передаваемые рожечниками со всеми исключительными особенностями, свойственными только русской народной музыке, зачастую идут вразрез со всеми теоретическими музыкальными требованиями.

Рожечники совершенно незнакомы с правилами и законами современной музыки: у них свои правила и законы, веяния общеевропейской музыки их не коснулись нисколько. Эти-то свои законы и представляют особый интерес, так как создают чистейший образец народной передачи, в смысле мелодии и гармонии и в особенности со стороны ритма со всей его причудливостью и неуловимым разнообразием».

Далее В.В. Андреев рекомендует Русскому географическому обществу «обратить внимание на этот хор и записать при помощи фонографа исполнение хора рожечников и соло Кондратьева с его богатым репертуаром песен, пока еще не поздно и музыканты-пахари не разошлись по своим углам»[13].

Ради хлеба насущного. Подросток из Симакова.

Выступления на Кустарной выставке в 1902 году. Смена поколений.

Так какая же побудительная причина заставляла крестьян объединяться в группы и с нехитрыми музыкальными инструментами путешествовать по белу свету?

Для центральных губерний дореволюционной России было типичным занятие ремеслами и отхожими промыслами. Один из персонажей книги этнографа С. Максимова «На Востоке» объясняет это так:

— Оттого народ и ходит в чужие края, что дома жить нельзя: ничего ты с нашей горемычной землей не поделаешь, хоть зубами ее борони да слезами поливай. Так-то[14].

За всякие ремесла брались крестьяне ради хлеба насущного: рисовали иконы, жгли уголь, добывали смолу и деготь, изготовляли различные скобяные товары. Многие уходили на заработки в большие города.

Ковровский уезд славился пастухами-рожечниками. Пастухов, выходцев из этого уголка Владимирской губернии, можно было встретить в Ярославской и Костромской губерниях, Подмосковье и других местах центральной России. Часто пастухи объединялись группами в три-пять человек. Одну из таких артелей в деревне Симаково возглавлял Петр Гордеевич Бахарев.

Он родился в 1860 г. в крестьянской семье. Смышленый парнишка самостоятельно научился писать и читать. С книгой он дружил всю последующую жизнь.

Симаковские пастухи рядились на пастьбу в Коврове. Жители уездного городка имели четыре стада крупного рогатого скота. Случалось, что наниматься приходили пастухи и из других артелей. Тогда община ставила условие: кто лучше сыграет на рожках, того и возьмут. Искусство импровизации было главным мерилом мастерства. Возникал турнир, напоминавший состязание западноевропейских бардов и менестрелей. В импровизации рожечники широко использовали систему музыкальных украшений (орнаментику). Симаковцы неизменно выходили победителями в таких состязаниях, и немалая заслуга в этом принадлежала Петру Бахареву. Обычно в договоре общины с пастухами за игру на рожках предусматривалась дополнительная плата.

Оповещая о выгоне, пастухи останавливались на перекрестках улиц и играли одну или две песни. Наиболее популярной была мелодия песни «Не буди меня, молоду».

Рожок помогал пастуху управлять стадом. Животные знали несколько музыкальных сигналов и подчинялись им:

1. Выходи из дворов
2. В прогон! В прогон!
3. Делай, что хочешь
4. Опасно, беги!
5. Общий сбор в одном месте
6. Домой.

Как мы уже говорили, при организации своего хора Н.В. Кондратьев очень продуманно подбирал рожечников. Приходилось учитывать и возможность оповещения их для сбора на репетицию. Однако руководитель включил в состав своего коллектива Петра Бахарева, хотя деревня Симаково находилась в верстах тридцати от Мишнева, что при тогдашних средствах связи было расстоянием значительным. Но Николай Васильевич высоко ценил талант молодого рожечника и не посчитался с трудностями.

Ярким событием в культурной жизни России начала ХХ в. явилась Всероссийская кустарная выставка 1902 г. в Петербурге. Приглашенные на нее владимирские рожечники выступали в Таврическом дворце. Успех был «из ряда вон выходящий».

Выступлением на Всероссийской кустарной выставке закончил свой путь как руководитель хора Николай Васильевич Кондратьев. К этому времени прославленному народному музыканту шел шестидесятый год. Ему стали уже трудны постоянные гастрольные переезды из города в город, к тому же выпали зубы, а это уже настоящая трагедия для рожечника. Руководство хором переходит к П.Г. Бахереву, который был моложе Кондратьева на семнадцать лет. Как в семье главенство обычно достается старшему сыну не сразу, а по мере старения отца и накопления у сына хозяйского опыта, так и процесс смены одного руководителя хора другим совершался постепенно.

Поэтому совершенно необоснованным кажется утверждение музыковеда Е.И. Максимова, который в работе «Оркестры и ансамбли русских народных инструментов» (М., 1983) пишет: «В летнее время (а с 1890 г. постоянно) ансамбль владимирских рожечников неизменно выступал на знаменитой Нижегородской ярмарке. Примечательно, что с ансамблем Н.В. Кондратьева в то время конкурировал (курсив наш. – А.В.) не менее популярный хор, созданный великолепными мастерами-солистами на рожках Петром и Николаем Бахаревыми». (с. 77).

Это неверно. Двух параллельно гастролирующих хоров в Ковровском уезде тогда не было. П.Г. Бахарев неизменно выступал в хоре Кондратьева, являясь наиболее талантливым учеником Николая Васильевича, а затем его преемником. Рожечник И.В. Метлин, племянник Бахаревых, в статье «Владимирские рожечники», опубликованной в «Ивановском областном альманахе» за 1964 год, пишет:

«До революции в России существовал хор владимирских рожечников из крестьян-пастухов. Этим хором примерно до 1900 г. руководил крестьянин деревни Мишнево, ныне Камешковского района Владимирской области, Николай Васильевич Кондратьев, а позднее талантливый музыкант, крестьянин деревни Симаково того же района Петр Гордеевич Пахарев». Если уточнить это «примерно», то смена руководителя происходила в период 1900 – 1902 гг. Трудно представить, что Метлин, хорошо знавший всех рожечников, допустил ошибку в этом вопросе. Однако дело еще и в другом. В 900-е годы популярность владимирских рожечников была исключительно высокой, без их участия не проходило ни одно крупное мероприятие. Несомненно, возникали ситуации, когда требовалось выступать сразу в нескольких местах. Например, в 1896 г. было получено сразу два приглашения: одно от организаторов Нижегородской ярмарки, другое – от устроителей празднеств в честь коронации царя Николая II. Хору владимирских рожечников пришлось пополнить свои ряды, благо желающих дебютировать было достаточно, и разделиться на две группы. Одна часть выступала в Нижнем на ярмарке, другая – в Москве, на Ходынском поле. В программе представлений на этой церемонии значится: «Хор рожечников (15 человек) Пахарева». Вполне естественно, что при делении хора на две группы одну из них Кондратьев поручил возглавить Петру Пахареву, наиболее способному из своих учеников. Логично также и дальнейшее развитие событий, то есть переход всей полноты руководства хором по мере старения первого руководителя к его преемнику.

Перемещение центра из Мишнева в Симаково, конечно, сказалось на составе хора: там стали преобладать рожечники из симаковской зоны. И это понятно, если учесть трудность связи по тем временам. Безосновательным является также утверждение Е.И. Максимова, что после отхода от руководства Н.В. Кондратьева хор возглавил его сын[15]. Родион Николаевич на протяжении всей истории хора был рядовым рожечником.

… У меня не было специальной программы, как вести поиск в Симакове. Правда, по моей просьбе школьники-краеведы Тынцовской восьмилетки составили план, на котором указали дома, где проживают родственники Бахаревых и других рожечников этого ансамбля. Было приятно отметить, что в Симакове не только помнят талантливых музыкантов, но и гордятся ими. Однако когда разговор доходил до вещественных памятников, то сразу получалась заминка:

— Эх, сколько времячка-то прошло, разве что уцелеет, — говорили одни, а другие добавляли:

— Были и до вас тут люди, все разобрали, обещали вернуть, да только митькой их звали.

И все-таки нашлись, хоть и немногочисленные, свидетельства прошлого. Приятный сюрприз ожидал меня в доме, где жил один из постоянных участников хора – Фирс Андреевич Субботин. У родственников оказалась сохраненной фотография пахаревского ансамбля, отпечатанная в модном тогда коричневом тоне, размер 16 х 21 см. На обратной стороне карточки размашистым почерком написано «Рузину». Можно предположить, что надпись сделана Петром Гордеевичем при распределении снимков среди участников ансамбля.

Только тот, кто вел когда-либо поиск и имел счастливые находки, поймет состояние моей души в эти минуты.

Фотография сделана в каком-то крупном городе, где были специальные фотографические салоны. На снимке шестнадцать человек. Среди инструментов, кроме рожков разного строя, есть гармонь и бубен. Такой набор позволял разнообразить программу.

В беседе со старожилами удалось установить, что в центре снимка с рожком в руках запечатлен руководитель ансамбля, справа от него, тоже с рожком, сидит его брат Исаак. В лысом старце с трубой узнали того, кому предназначался снимок, — Ефрема Павловича Рузина, в другом рожечнике – Василия Карповича Михеева.

В этом же доме мне передали газету на чешском языке «Оптимит». В ней помещена подборка статей о И.В. Метлине, снабженная двумя фотографиями. Почему чешская газета писала о нашем рожечнике, будет рассказано позднее.

Поиск – поистине «езда в незнакомое». В ходе его возникают загадки, разгадать которые не так-то легко. Может быть, в этом и состоит одна из заманчивых сторон того, что теперь принято называть хобби.

Еще до поездки в Симаково меня волновал вопрос: какую же фамилию носил руководитель хора – Пахарев или Бахарев? Все родственники Петра Гордеевича, в том числе и братья-рожечники, писались Бахаревыми. Однако во всех других источниках коллектив именуется «хором рожечников П.Г. Пахарева». И в устных рассказах старожилов фигурирует лишь Пахарев. В чем же дело? Есть основание предполагать, что Пахарев не что иное, как эстрадное имя П.Г. Бахарева. Оно более звучно и понятнее городской публике. В артистической среде замена обычных фамилий более яркими – явление очень частое. Видимо, и Петр Гордеевич решил воспользоваться этой традицией в рекламных целях – лишний раз подчеркнуть свое крестьянское происхождение.

Вскоре после публикации моей заметки «Кто они, владимирские рожечники?» я получил несколько писем от родственников участников пахаревского ансамбля.

В Коврове в уютной двухкомнатной квартире живут дочь Петра Гордеевича – Матрена Петровна Бахарева и внучка – К.А. Бирюкова. От них я узнал ряд бытовых подробностей.

Матрена Петровна вспоминает об отце:

— Ездил много. Дома поживет несколько деньков – и снова его нет. Бывало, мама говорит: «Хватит тебе по свету мыкаться, отдохни». Улыбнется он и ответит: «Эх, елки-палки, Саша, как же я брошу, если просят».

Безусловно, один из главных стимулов создания гастролирующих хоров рожечников – приработок к тому нищенскому доходу, который давал крестьянский участок земли. Но было бы ошибочно все сводить лишь к материальным выгодам. Ни один из рожечников не разжился и не оставил после себя богатого наследства. Как Н.В. Кондратьев, так и П.Г. Пахарев почти всю жизнь копались на «горемычной земле», мозолистыми руками добывая хлеб насущный. В лучшем случае как память о гастролях в избе рожечника появлялись некоторые не свойственные крестьянскому быту вещи. Вот как вспоминает посещение П.Г. Пахарева камешковский сторожил В.Г. Федосеев: «Бывший руководитель хора владимирских рожечников был уже тогда в преклонном возрасте, но выглядел аккуратным и даже обаятельным человеком. Когда я вошел в его комнату, сразу же бросилась «некрестьянская» обстановка: бархатные кресла, круглый стол, накрытый богатой скатертью, красивые часы в большом футляре. Петр Гордеевич охотно отвечал на мои вопросы. Мы разговорились».

По словам дочери, Пахарев, когда бывал дома, любил заниматься хлопотами по хозяйству. Исчезала та парадность, которую можно было наблюдать во время гастролей, бесед с важными особами и журналистами. И корм скотине даст, и сбрую починит, и дров наготовит. Под вечер наведывались в избу гости. Умел Петр Гордеевич держать себя в любой компании. С теми, кого хорошо знал и уважал, был общителен и прост, без всякого намека на высокомерие. Совсем по-другому держался, когда собеседником оказывался невежественный толстосум: он такого мог двумя словами поставить на место.

Тесная дружба связывала Петра с братом Николаем, который был моложе на четыре года. Хлопоты о предстоящих гастролях, многочисленные трудности в чужих краях – обо всем держали братский совет, все делили пополам.

В селе Эдемское Камешковского района живет внучка Николая Гордеевича – Любовь Ефимовна Взорова. На мое счастье во время посещения Эдемского там же оказалась приехавшая погостить ее мать Анна Николаевна. Аннушка, как ее звали рожечники, вместе с отцом и дядей Петром побывала во многих городах России. Хорошо помнит выступления в Нижнем в ресторане Сметанкина и в Москве на каруселях Вострухова. Девушка занималась домашними хлопотами: варила рожечникам лапшу, жарила картошку, убирала помещение. Жили мужики скромно, каждый старался сколотить денег для дома, порадовать семью обновками и гостинцами.

Любовь Ефимовна дополнила мать, рассказав о трогательной дружбе братьев, которые жили в Симакове по соседству:

— Бывало, приготовим мы завариху[16], а дедушка Николай скажет мне: «Ну-ка Любаша, отнеси дяде Петру горяченького кисельку». Я с большим блюдом заварихи побегу к дяде. Погладит он меня по голове, скажет: «Спасибо, Любаша, беги обратно». Вот и сейчас как живой стоит дядя Петр перед глазами. Высокий, широкоплечий, очень шла к его овальному лицу окладистая борода.

Почти все рожечники сами делали себе рожки. И это понятно, ибо инструмент был продолжением души музыканта.

Любовь Ефимовна, будучи еще девочкой, любила наблюдать, как работал над изготовлением рожка дедушка Николай Гордеевич. В лесу он подбирал нужной длины и толщины стволик можжевельника. Дома долго крутил его в руках, разглядывая каждую сторонку и слой. Затем садился за работу, Инструмента под руками было немного, да и то самый простой: пилка, ножечки, стамески, шкурка, проволочки. Трудился кропотливо, курныча под нос песню. Сначала кусочку дерева придавал нужную форму, затем садился у лежанки и калеными проволочками проживал отверстия. По избе разносился приятный можжевелевый запах. Раструб изготовлял из меди.

То, что наблюдала внучка и о чем она рассказала, — чисто внешние впечатления. По свидетельству очевидцев рожки симаковского умельца были изящны по отделке, отличались красивым тембром звучания. У мастеров того времени существовал свой способ проверки инструмента: выйдет рожечник за околицу, потрубит, а эхо в точности воспроизведет мелодию.

В Эдемском сохранилась фотография размером 24 х 30 см. На ней запечатлены Петр Гордеевич, его сын Василий и брат Николай Гордеевича. Судя по внешности, П.Г. Пахареву там около пятидесяти лет; следовательно, снимок относится к 1910 г. – периоду  наибольшей активности этого ансамбля. Рожечники в праздничной одежде. На Петре Гордеевиче белая манишка, жилет в клетку, пиджак в полоску. На правом лацкане пиджака звездчатая медаль, слева еще четыре: одна повыше и три соединенные колодочкой – пониже. Все, кто встречался с Пахаревым, утверждают, что наград он имел много, получал их за успешные выступления на различных конкурсах.

«Это талантливый музыкант-самородок, — отзывается И.В. Метлин о Петре Гордеевиче. – Он обладал большими музыкальными способностями, отличался тонкостью игры на рожке и знанием напевов русских народных песен».

Николай Гордеевич играл на басовом рожке, «удивляя слушателей красивыми вариациями».

Теперь возвратимся к чешской газете, посвященной И.В. Метлину. Без труда я узнал, что в настоящее время Иван Васильевич проживает в городе Шуя Ивановской области. Рожечник незамедлительно откликнулся на мое письмо. Но я получил от него не просто ответ, а довольно подробные воспоминания о его участии в хоре П.Г. Пахарева с приложением фотографии.

… Ваня Метлин родился в Коврове, восьми лет остался круглым сиротой, с десяти лет пошел  в подпаски, хотя ему очень хотелось постичь грамоту. Под руководством деда Емельяна в течение лета Ваня разучил несколько песен. Ансамбль Пахарева в то время играл в Нижнем Новгороде в ресторанах. Метлин доводился племянником Бахаревым. Мальчик написал дядьям письмо с просьбой принять его в хор, а вскоре получил положительный ответ. Ваня взял котомку и рожок и из Симакова, где он жил и пас, зашагал на ближайшую от деревни станцию Новки. Купил билет в вагон 4-го класса, по удешевленному тарифу, и отправился в город на матушке Волге, о котором был давно наслышан. Пассажирами были рабочие и сезонники. Кто-то увидел у подростка рожок и попросил сыграть. Ваня сыграл несколько песен. Тогда один из пассажиров снял с юного музыканта фуражку и со словами: «А ну, православные, не скупитесь», — обошел по кругу. В фуражку посыпались пятаки и гривенники. За дорогу пришлось сыграть еще несколько раз. Заработок получился солидный – более десяти рублей.

В Нижнем Бахаревы встретили племянника приветливо. Дядя Петр предупредил:

— Ты поперву не больно дуй, больше прислушивайся.

У симаковского пастушка началась жизнь эстрадного артиста, продолжавшаяся более четырех лет. Вот как описывает Метлик одно из выступлений ансамбля:

«Наконец открывается занавес. На сцене выстроился полукругом хор. Руководитель, он же солист, стоит на фланге хора, а в центре лицом к публике лысый, с белой бородой Кузьма Морозов. Он объявляет исполняемую песню и вместе с солистом на рожке исполняет ее голосом (играть старик уже не мог – выпали зубы). Хор подхватывает, и льются песни «Зимушка-зима» или «Вниз по матушке по Волге», «Вспомни, вспомни, мой любезный», «Хорошо было детинушке сыпать ласковы слова», « В последний час разлуки», «Уж ты сад, ты мой сад». Заканчивали выступления веселыми плясовыми наигрышами «По улице мостовой», «Хороша наша деревня».

Пахаревский ансамбль был профессиональным. Гастролировали и зимой и летом, перерыв делали на семь недель «великого поста», когда все увеселения прекращались и рожечники возвращались домой. Это время использовалось для разучивания новых песен и составления различных вариантов программных выступлений. С наступлением Пасхи симаковцы вновь направлялись в чужие края.

Авторитет ансамбля Пахарева был исключительно высок. В 1910 г. песни и наигрыши рожечников были записаны на граммофонные пластинки. Их проигрывали в ресторанах. Так, в Коврове в ресторане Морозова взымалась плата – пятачок за каждую проигранную пластинку.

В Москве, Петербурге, Нижнем Новгороде, Оренбурге, Ростове-на-Дону, Новочеркасске, Самаре, Царицыне – более чем в сорока городах гастролировали пахаревцы, причем в крупных городах выступали по несколько раз. По рассказам, бытующим на родине рожечников, к хору П.Г. Пахарева был близок Федор Иванович Шаляпин. Знаменитый певец будто бы совершил с ним несколько гастролей, исполняя в сопровождении рожечников «Дубинушку», «Машеньку» и другие песни. Зная любовь гениального русского певца к народной музыке, такой вариант допустить вполне возможно. К сожалению, в письменных документах это содружество владимирских рожечников с Шаляпиным нигде не отражено.

В начале первой мировой войны гастроли хора П.Г. Пахарева прекратились, но рожок снова зазвучал в дни Октябрьской революции. Рожечники собирались и давали концерты в рабочих клубах Владимира, Коврова, рабочих поселках Камешково и Вахромеево.

Популярной в те времена была басня Демьяна Бедного «Кларнет и рожок», где последний олицетворяет народ. На самохвальство Кларнета, что под его музыку «танцуют … князья и графы», Рожок с достоинством отвечает:

«То так, — сказал Рожок, — нам графы не сродни,

Одначе помяни:

Когда-нибудь они

Под музыку и под мою запляшут».

Нередко музыка рожечников и пророческие слова басни звучали на одном и том же вечере и заканчивались под бурные аплодисменты крестьянской голытьбы и рабочего люда.

Вскоре хору П.Г. Пахарева пришлось выступать на представительном форуме в столице. Летом 1923 г. в Москве открывалась первая Всероссийская сельскохозяйственная и промышленная выставка. Владимирский окружной исполком решил послать туда рожечников. Перед отъездом участники хора собрались в Камешкове на квартире В.К. Михеева. Репетиции продолжались две недели. В Москве рожечникам представили для выступлений открытую сцену Главного павильона выставки и ресторан «Моссельпром». Успех был исключительный. Хор командировали на один месяц, но Главвыставком оставил рожечников до окончания выставки. Состоялось около 110 выступлений хора. В программе обычно стояло три-четыре песни, а приходилось играть восемь-девять. В репертуаре появились произведения революционно-патриотического содержания – «Варяг», «Варшавянка», «Вперед, заре навстречу», «Во солдаты Ваню мать провожала». По окончании работы выставки в Кремле состоялся «Вечер смычки народов Востока», в котором также участвовали рожечники. Выступление хора слушали члены правительства. К рожечникам подошел Председатель ЦИК СССР М.И. Калинин и попросил:

— А ну, владимирцы, сыграйте еще что-нибудь из русских народных песен.

Просьбу «всесоюзного старосты» рожечники охотно выполнили. Каждый участник хора был удостоен диплома за оригинальное исполнение русских народных песен.

Это было последнее крупное выступление хора П.Г. Пахарева.

Петр Гордеевич прожил 70 лет и умер в 1930 г. от воспаления легких. Похоронили его на погосте села Тынцы, недалеко от Симаково. Проводить в последний путь своего руководителя собрались друзья со всей округи. В могилу опускали под траурную мелодию, исполняемую хором рожечников.

В конце письма И.В. Метлин дал список участников пахаревского ансамбля с указанием деревень, где они проживали:

из Симакова – Петр Гордеевич Пахарев, его братья Исаак и Николай Бахаревы, сын Василий, Куприян Михайлович Бахарев, Кузьма Михайлович Морозов, Дмитрий Николаевич Яковлев, его сын Иван Дмитриевич Яковлев, Фирс Андреевич Субботин, Александр Петрович Лютавин;

из Макарихи – Ефрем Павлович Рузин, Максим Ефремович Рузин, Борис Максимович Рузин;

из Балмышева – Арсений Логинов, Семен Петров;

из Кирюшина – Василий Карпович Михеев (позднее жил в Камешкове);

из Арефина – Никита Сергеевич Кряжов.

Как видно из списка, существовали целые династии рожечников. Отцы обучали трубле своих детей, передавали им свой опыт. По наследству переходили и рожки, причем старый испытанный инструмент ценился дороже, чем новый.

Мы подробно остановились на мишневском хоре Н.В. Кондратьева и симаковском П.Г. Пахарева – оба из Ковровского уезда Владимирской губернии, но это не значит, что в других уездах не было рожечников и рожковых групп – они были повсеместно, и не только во Владимирской губернии, но и во всех центральных областях России. Не случайно в поэме А. Твардовского «Василий Теркин» в роли «визитной карточки» Смоленщины главный герой поэмы выставляет пастуший рожок:

Мы в землячество не лезем,

Есть свои у нас края.

Ты – тамбовский? Будь любезен.

А смоленский – вот он я.

Не иной какой, не энский,

Безымянный корешок,

А действительно смоленский,

Как дразнили нас, рожок.

Не кичусь родным я краем,

Но пройди весь белый свет –

Кто в рожки тебе сыграет

Так, как наш смоленский дед.[17]

Следовательно, дело, пожалуй, лишь в том, что в Ковровском уезде нашлись такие талантливые руководители, как Н.В. Кондратьев и П.Г. Пахарев. Каждый из них был прекрасным организатором, обладал определенными дирижерскими и композиторскими качествами. Возглавляя свои коллективы, Кондратьев и Пахарев не только умело формировали используемый состав ансамблевых инструментов, но и занимались подбором репертуара, отработкой песен применительно к эстраде. Причем со всеми этими обязанностями и  Николай Васильевич и Петр Гордеевич справлялись блестяще. Очевидцы в своих воспоминаниях часто употребляют по отношению к ним такие выражения, как «музыкальный самородок» или «чародей пастушьего рожка».

Интересную историю рассказывает писатель Олег Михайлов в книге о замечательном писателе Александре Ивановиче Куприне. Описываемые в книге события происходят в Гатчине под Петроградом в 1918 г. Матросы проигрывали пластинки на граммофоне. На одной из них были записаны песни и наигрыши, по всей видимости, в исполнении хора П.Г. Пахарева. Вот как развертывались события.

… Матросы сидели вокруг ревующего граммофона. […] Куприн было собрался уходить, как кто-то поставил новую пластинку. Из медной трубы полился стройный, тягучий, нежно-носовой, давно знакомый, но позабытый мотив. Матросы начали гадать.

— Может, варган, — говорил один, — я вот такой однажды в трактире слышал.

— А может, вовсе волынка.

— Непохоже. Это, должно быть, не играют, а поют. Какие-нибудь староверы поют …

И вдруг Куприн вспомнил и сказал:

— Не играют и не поют. А это дудят владимирские рожечники.

Никто их собравшихся во Владимирской губернии не бывал и рожечников не слышал, и Куприну пришлось рассказывать.

Матросы замолкли, заворожено слушали Куприна.

— Каждая деревня сколько скота-то выгоняла? Голов триста, четыреста, а то и пятьсот! Наемный пастух от общества в среднем более пятисот целковых за лето получал. Жалование прямо министерское! А расходы? На собаку, подпаска да на коровьи лекарства. Харчился же дарма: в каждой избе очередь. Летние дни долгие. Что им, пастухам, делать? Вот и плетут они лапти. Или еще от нечего делать собирают на дорогах всякие ходячие напевы для своих дудок. Ох, на проезжей части чего не наслушаешься!. Идет отставной солдат на родину – поет. Ямщик катит – поет. Цыганский табор тащится – и там новые песни … А у пастухов-то уши привычные, захватистые. Им не в труд, а в удовольствие новый напев поймать. Были и такие молодцы, что сочиняли песни от себя, да еще умудрялись играть их на два и на три голоса …

— А струмент-то, струмент-то какой? – поинтересовался матрос, принявший рожечников за орган.

— погуще и попечальней – жалейка, самый тонкий и чистый – свирель, потом еще дудка, а самый главный – рожок. А бывали они разной величины и разных ладов. Иной уж надо бы назвать не рожком, а рогом. На смежных пастбищах, случалось, встречались пастух с пастухом и давай играть друг перед другом на разные голоса … Кончали они свою работу после Покрова, тогда и расчет получали. Но был у них почтенный старый обычай: прежде чем разбрестись по домам, обязательно завернуть в богатое и большое село Меленковского уезда – Сербово в положенный пастушеский день, в который искони веков, год за годом происходило состязание между искусниками играть на рожках и жалейках. Я и сам видел этот праздник! Играют и поодиночке, и вдвоем, и втроем, и вчетвером. А старинные песни ведут все полным хором. Например: «Долина, моя долинушка, раздолье широк-о-о-кое». Старинчатая, славная песенка…»[18].

На земле суздальской. Встреча с А.В. Сулимовым.

Ансамбль песни и пляски МВО. С рожком и автоматом.

Москва рукоплещет рожечникам

Следующий период в истории хора владимирских рожечников связан с именем Александра Васильевича Сулимова.

Родился Сулимов на древней Суздальской земле в селе Вышеславском в 1899 г. Семья была немалая: три брата и три сестры. Десяти лет Саньку нанял в подпаски пастух Никита Камышников. Нанял за полцены, пообещав за другую половину научить играть на рожке.

Никита был известен в вышеславской округе как самый искусный рожечник. Особенно увлекали слушателей его импровизации на свободные темы, в которых он проявлял незаурядный вкус и талант, виртуозное владение инструментом. Санька Сулимов оказался способным учеником, быстро выучил несколько песен и стал вторить учителю. Самоуверенность подростка не понравилась Камышникову.

— Так я же умею, дядя Никита, — пытался доказать Санька.

— Умеешь? Ну так сыграй вот это, — Камышников показал на лес, луг, небо. Опустил подпасок вихрастую голову, а дядя Никита протер тряпицей рожок – и полилась музыка, да такая, какой подросток еще никогда не слыхал. Это была его, Никиты Камышникова, музыка, и лилась она из самого сердца.

— Прежде душу рожка пойми, а тогда уж посмотрим, что ты можешь.

А в конце пастбищного сезона сдавал подпасок «экзамен». Жюри самое строгое и представительное: слушать игру собралось почти все село. Пока Санька исполнял популярные песни, учитель хмурился, и трудно было понять по его загорелому, изборожденному морщинами лицу, нравится ему игра или нет. Но вот молодой музыкант начал импровизировать. Звуки рожка рисуют милые сердцу картины: мягкий летний рассвет и звонкий свист перепелок в пшенице, легкий шумок колосьев на ветру и пестрые звуки пробуждающейся деревни. А рожок ведет все дальше и дальше, по родному суздальскому Ополью.

После «экзамена» Никита достал свой рожок, ласково, будто прощаясь, погладил его пальцами как родное дитя и торжественно сказал:

— Долго служил ты мне верой и правдой, но стало быть … того … настало время нам расставаться.

Затем, обратившись к собравшимся и ученику, продолжил:

— Принял я его от старших, и завещано мне передать его самому искусному рожечнику. Бери его, Санька, услаждай народ своей игрой.

Рожок, врученный Саньке Никитой Камышниковым, был особенный. Мастер сделал его из невесть как попавшего на Суздальскую землю куска пальмового дерева. Не было этому рожку равных по чистоте и силе звучания. Много находилось желающих купить его, давали большие деньги, но мастер рассудил по-своему: пусть будет он всегда у самого искусного рожечника. Свято соблюдали поколения этот наказ.

Радости Саньки Сулимова в этот день не было границ.

Юность его совпала с первой мировой войной и Октябрьской революцией. Однажды паренек услышал мотив грустный, но в то же время торжественный. Это была мелодия песни «Вы жертвою пали». Запала Саньке она в душу, и он стал разучивать мотив на рожке. Незаметно к нему подкрался староста, больно ударил кулаком по шее и пригрозил: «В холодную захотел? Я тебе покажу «музыку»!».

Запомнилась юноше поездка в Костромскую губернию наниматься в пастухи. Дороги забиты, везут солдат на фронт, а с запада идут эшелоны с ранеными. Вот на вокзале прямо на полу разместилась группа солдат. Что-то напевают – тихо, дружно. Александр присел к ним: «Что за песня?» — «Интернационал», — ответили, — весь мир ее поет».

Революционные события 1917 г. перевернули жизнь и в Вышеславской. Когда учитель создал при школе драматический кружок и стали организовывать вечера, вспомнили о рожечниках.

Вот и Первомай. На митинг двинулись всем селом, а впереди оркестр рожечников во главе с Александром Сулимовым. Грянули «Интернационал». Сначала подпел один голос, затем другой, вскоре пели все:

Мы наш, мы новый мир построим,

Кто был ничем, тот станет всем.

Около двенадцати лет пас А.В. Сулимов в Суздальском и Небыловском районах, и верным спутником пастуха был  пальмовый рожок. Случалось Сулимову бывать на суздальских ярмарках. Среди разнообразных товаров продавались и рожки. Александра Васильевича часто просили помочь выбрать инструмент, так как считали в этом деле знатоком. Иногда тут же, у лавки, возникали состязания между отдельными рожечниками, создавался импровизированный хор, дирижировал которым Сулимов. Суздальские состязания рожечников были очень похожи на те, которые происходили в селе Сербово Меленковского уезда.

В 1935 г., уже будучи семейным, А.В. Сулимов переселяется на жительство в деревню Жабрика Савинского района Ивановской области. Рядом с Жабрихой раскинулось село Большое Кстово, куда затем и переезжает Александр Васильевич на постоянное жительство.

… Пять километров от районного центра до Большого Кстова мы на «Запорожце» добирались около часа. Частые дожди размыли грунтовую дорогу, образовав глубокие колеи.

Старая, чуть-чуть присевшая изба напоминала, что хозяева здесь не молодые и силы у них на исходе.

Меня встретил пожилой, уже несколько грузноватый мужчина с добрым взглядом.

— Значит, по музыкальной части интересуетесь? – спросил он. – Садитесь.

Александр Васильевич вынул из поношенного портфеля все, что напоминала о былом, — программы концертов, пригласительные билеты, фотографии – и разложил их на столе.

— Остальное передал в местный музей в Савино.

Беру наугад один из документов, читаю титульный лист: «Программа. Заключительный концерт Всероссийского смотра сельской художественной самодеятельности. 28 февраля 1948 года». Состоялся этот концерт в Большом театре Союза ССР. Среди представленных на смотр номеров – выступление хора рожечников под управлением А.В. Сулимова. За каждым таким пожелтевшим листом бумаги видится старому рожечнику кусочек его жизни …

В августе 1936 г. произошло событие, которое круто изменило судьбу Сулимова. В Жабриху приехал представитель Красной армии. Он рассказал, что в одном из красноармейских лагерей подобралась группа рожечников, и командованию хотелось бы создать из них оркестр, но нет руководителя.

— Не возьмешься ли за это дело? – спросил представитель Александра Васильевича.

— что ж, попробовать можно.

А.В. Сулимов был зачислен на сверхсрочную службу в РККА в качестве руководителя ансамбля рожечников. Вот фотография: в ряд сидят красноармейцы с прижатыми к губам рожками. Осенью, после учений, состоялся большой концерт художественной самодеятельности. На нем присутствовали К.Е. Ворошилов и С.М. Буденный. По программе рожечники должны были исполнить две песни. Они сыграли их и покинули сцену. Красноармейцы хлопали в ладоши и вызывали на бис, но участники хора без приказа не выходили. Тогда Ворошилов, по словам Сулимова, вызвал ведущего концерта и строго спросил:

— Почему не выпускаете рожечников? Не слышите, что делается в зале?

Рожечники пол дружные аплодисменты снова заняли места на сцене.

Через год хор Сулимова выступал уже на окружном смотре красноармейской художественной самодеятельности в Москве. Успех превзошел все ожидания. По инициативе наркома обороны Маршала Советского Союза К.Е. Ворошилова все участники хора были зачислены в Ансамбль песни и пляски Московского военного округа.

— Этим коллективом руководил тогда Побединский под общим наблюдением Александра Васильевича Александрова, — вспоминает Сулимов. – Обучали нас нотной грамоте. Каждый, кроме рожка, мог играть еще на одном инструменте – щипковом или ударном. Я освоил домру-контробас.

Особенно памятен Александру Васильевичу концерт, посвященный 20-летию Красной Армии. Выступали в Большом театре Союза ССР.

«Ну мог ли я, босоногий подпасок, мечтать, что буду выступать в Большом театре?» — вспоминает Александр Васильевич.

Репертуар хора рожечников под управлением А.В. Сулимова состоял преимущественно из русских народных песен, а также новинок революционного и военно-патриотического содержания (например, в его исполнении зазвучала популярная «Катюша»).

В тридцатые годы произведения в исполнении этого коллектива транслировались по Всесоюзному радио, записывались на грампластинки. Так, на одной из них запечатлены народные песни «Ой, да ты калинушка» и «Во кузнице», которые пели Лидия Андреевна Русланова в сопровождении хора рожечников.

По моей просьбе Александр Васильевич продиктовал мне фамилии участников ансамбля, придерживаясь той формы, по которой К.И. Шевахин записал хор рожечников Н.В. Кондратьева:

Ефремов Александр Григорьевич (с. Вышеславское) – рожок;

         Ефремов Федор Николаевич (с. Вышеславское) – бас;

         Чичваркин Александр Федорович (с. Вышеславское) – бас;

         Сулимов Василий Иванович (племянник руководителя, с. Вышеславское) – рожок;

         Варенов Иван Дмитриевич (д. Новоселка Суздальского р-на) – бас;

         Хренов Михаил Григорьевич (д. Новоселка) – рожок;

         Власов Павел Александрович (с. Гавриловское Суздальского р-на) – бас;

         Сорокин Федор Григорьевич (с. Гавриловское) – рожок;

         Шибров Александр Михайлович (д. Меньчаково Суздальского р-на) – рожок;

         Шибановский Никита (с. Вишенки Суздальского р-на) – рожок;

         Сухов Александр Никитич (Суздальский район) – рожок;

         Крюнин Александр (Московская область) – жалейка;

         Клювенков Анатолий (Московская область) – жалейка.

В начале Великой Отечественной войны ансамбль песни и пляски обслуживал войсковые части МВО, выступая поблизости от фронтовой линии.

В трудном 1942 г. руководитель хора и другие рожечники ушли на фронт. Сержант Сулимов служил связистом.

На привалах, в короткие передышки между боями собирались вокруг сержанта бойцы; Сулимов вынимал рожок – и лилась протяжная русская песня о красоте родной земли, о талантливом и мужественном народе, о могучей русской силе, не раз сокрушавшей полчища вторгшихся иноземцев. Светлее и радостнее становилось на сердце бойцов, крепла вера в победу над ненавистным врагом.

Но однажды случилось непредвиденное. Вырываясь из окружения, сержант не успел захватить хранившийся в землянке рожок. Остался он у врага. Пробовал Александр Васильевич играть на трофейной губной гармошке, но не лежала душа к чужому инструменту. Нет, не то! Грустно стало бойцам.

Через неделю пришли сияющие разведчики, вручают Сулимову сверток:

— Бери, вернули твой инструмент из плена.

Рожок – да не тот, не заветный, не камышенский. Однако играть можно. И снова на привале поет рожок.

Сержант Сулимов прошел большой путь по дорогам войны: начал под Тихвином и дошел до Праги. За боевые подвиги награжден орденом Красной Звезды, орденом Славы III степени, двенадцатью медалями.

В послевоенные годы Александр Васильевич активно участвовал в художественной самодеятельности. В 1948 г. создал хор, в который вошли рожечники Владимирской и Ивановской областей. Этот хор выступал на заключительном концерте всероссийского смотра народных талантов (его программу и показал мне Александр Васильевич в начале нашей встречи).

Александр Васильевич рассказал, что во время смотра его приглашали в Московскую консерваторию. Там проверили звучание его рожка и сочли правильным, чистым. Александра Васильевича сфотографировали – у него хранится фотография с дарственной надписью.

В 1959 г. Москва снова (в который раз!) аплодирует А.В. Сулимову  в концерте-отчете талантов текстильного края. Он продолжал выступать в составе художественной самодеятельности Савинского района. Обычно в летнее время проводились смотры на берегу Филатовского озера. Смотрим фото тех лет. На одном из них играет трио русских народных инструментов: Сулимов – рожок, Бочкарев – балалайка, Вечеров – гармоника. На обратной стороне фотографии дата: 20 июня 1965 г.

Пятью Почетными грамотами и рядом других наград отмечен путь народного музыканта.

— Слыхали ли Вы о хоре Петра Гордеевича Пахарева? – поинтересовался я у Сулимова.

— Как же, слыхивал, кто же не знает на Владимирщине Пахарева? У меня в хоре было два рожечника – Котов и Кондратьев, которые выступали с Петром Гордеевичем. А вот личного знакомства не было.

Незаметно пролетели несколько часов нашей беседы. Александр Васильевич подарил мне на память свою фотографию. На ней он запечатлен в 1979 г., когда общественность Савинского района отмечала 80-летие со дня его рождения, 50-летие вступления в ряды КПСС и активной общественной деятельности.

Иногда я перечитываю письма Александра Васильевича (их восемь), еще и еще раз всматриваюсь в подаренные мне фотографии разных лет, и в память всплывают строки поэта, которые можно вынести эпиграфом к жизни этого человека:

Не бездарна ты, природа,

Не погиб еще тот край,

Что выводит из народа

Столько славных …

В жизни нашей выпадают иногда счастливые дни, когда нежданно получишь добрую весточку. Один мой знакомый сообщил, что в Камешкове проживает рожечник И.Е. Крюков, в свое время выступавший в ансамбле П.Г. Пахарева. Переговоры через знакомых закончились тем, что рожечник пригласил нас в гости на День Победы, а мы, в свою очередь предупредили его, что захватим с собой магнитофон.

… Хозяин имел парадный вид. На груди блестел орден Отечественной войны 1 степени и несколько медалей. В одной руке он держал рожок, в другой трость, на которую опирался. На войне Крюков попал под огонь фашистских снайперов, был ранен в голову и обе ноги. Правую ампутировали почти по колено.

Нас пригласили за праздничный стол, где уже сидели Евдокия Ивановна – хозяйка и две ее сестры. Вместе сестры отработали на местной текстильной фабрике более ста лет. Иван Ефимович всю жизнь пас скот.

— Каждый праздник собираетесь?

— Были помоложе и на буднях сходились. Вот так под рожок и поем всю жизнь.

Запевала Евдокия Ивановна, ей уже восемьдесят, но голос приятный, чистый, как родниковая водица. Сначала спели про пряху:

Встану, встану я раненько,

Я умоюся беленько …

Сестры подхватывали последнюю строчку и запевали новую:

Эх, я умоюся беленько,

Наряжуся чепурненько.

Евдокия Ивановна:

Наряжуся чепурненько,

Возьму гребень, возьму донце …

Сестры:

Эх, возьму гребень, возьму донце,

В праву руку веретенце …

Евдокия Ивановна:

В праву руку веретенце,

Сама сяду под оконце …

Сестры:

Эх, сама сяду под оконце

Против ясного солнца …

Пели еще «Уж ты сад, ты мой сад», «Я сижу и любуюсь тобою» и другие старинные лирические песни, хорошо знакомые им с девичьих лет. Пели слаженно, в чисто русской народной манере. Иван Ефимович подыгрывал им на рожке. Рожок не очень слушался хозяина: иногда вместо звука из раструба вылетал только шип.

— Стар уж стал, — вздыхала Евдокия Ивановна, глядя на мужа. – А раньше первым рожечником слыл.

— Ничего, сейчас он снова запоет, как прежде.

Крюков налил в ладонь вина и обтер им мундштук. Рожок и впрямь зазвучал ровнее, задорнее.

Как память об этой встрече, у меня осталась магнитофонная запись исполнения русских песен под рожок ансамблем Крюковых.

Знакомство с этим семейством побуждает меня возразить против категорического утверждения писателя В.А. Солоухина:

«Если же говорить о  музыке, то приходится назвать одну гармонь. Пастушьи рожки играли на утренней заре или в лугах, когда найдет на пастуха лирическая минута. Но не пришло бы в голову играть на рожке на гуляньях, а также во время праздничного застолья. Балалайка как-то не ценилась в наших местах, не считалась за порядочную музыку. Оставалась одна гармонь»[19].

Слов нет, с середины прошлого века гармонь сильно потеснила старинные народные инструменты и завоевала славу «поэзии российских деревень». Но не перечеркнула она ни рожка, ни балалайки. Более того, гармонь часто вступала в творческий союз с ними. Свидетельствуют об этом не только массовые гулянья на Филатовском озере в Савинском районе, но и бесконечная цепочка других факторов. У плясунов и пословица сложена: «Без гармошки да без дуды пошли бы ноги не туды».

Теперь настало время довести до конца рассказ о чешской газете «Оптимит», которую мне дали в Симакове в доме рожечника Ф.А. Субботина. Чтобы все стало не свои места, расскажем, как сложилась судьба И.В. Метлина. По Ленинскому призыву он вступил в ряды Коммунистической партии. В годы Великой Отечественной войны майор Метлин сражался против гитлеровских захватчиков. После освобождения Чехословакии был комендантом города Одры в Моравии, помогал чешским друзьям устанавливать новые демократические порядки. И когда в 1965 г. Метлина пригласили в Одры на торжества, посвященные 20-летию освобождения Чехословакии, в праздничном номере местной газеты «Оптимит» нашему земляку была посвящена вся первая страница в сопровождении двух фотографий и теплого приветствия: «Добро пожаловать, товарищ майор И.В. Метлин! Пусть тебе у нас в ЧССР как можно больше понравится. Крепкого здоровья на долгие годы!» Над всей страницей крупными буквами «шапка»: «В 2600 километрах от дома воевал, чтобы нам лучше дышалось».

В газете помещены также воспоминания шофера чеха Петра Левара, возившего Метлина в 1945 г. «Товарищ Иван Васильевич старше меня на 20 лет, — пишет Левар. – Я всегда уважал его как человека прямого, честного, а также веселого. Вероятно, каждый человек, который любит музыку, бывает добрым товарищем в бою, труде и частной жизни. А он музыкант уже со времени своей молодости. Даже привез с собой свой пастушеский рожок. Хранил у меня в автомобиле».

В одрах Иван Васильевич встретился со многими боевыми товарищами. Чешские друзья показали ему, как изменился город за двадцать лет после войны. Узнав, что у Метлина есть с собой рожок, попросили Ивана Васильевича сыграть, но сначала попытались сделать это сами. «Напрасно многие из нас, — говорится в статье, — пробовали выманить из этого инструмента какой-то тон, и только в руках специалиста своего дела Ивана Васильевича рожок ожил». Иван Васильевич с большим вдохновением, несмотря на преклонный возраст, сыграл «Волга, волга, мать родная», «Ванька-ключник» и другие песни. Встреча получилась живой, интересной. И немалую роль в этом сыграл он, русский рожок.

Закончил рассказ о И.В. Метлине хотелось бы вот чем. Я подметил одну общую для всех рожечников черту: крестьяне-бедняки, они с первых лет Советской власти активно участвуют в установлении новых общественных порядков. Прославленный бас Н.Г. Бахарев был военным комиссаром волости, В.П. Бахарев, сын руководителя хора, возглавлял сельский комитет бедноты, а в 1918 г. добровольно ушел в ряды Красной армии и погиб на Уральском фронте. А.В. Сулимов был активным организатором колхозного строительства, а после возвращения с войны нес службу в рядах милиции.

Так что замечание Рожка из басни Демьяна Бедного, что настанет время, когда богачи «под музыку и под мою запляшут» было не только художественным образом, но и имело под собой реальную основу.

Рожковые группы в современных ансамблях

Огромная заслуга в деле пропаганды искусства рожечников принадлежит Государственному академическому русскому оркестру народных инструментов им. Н. Осипова. Исполнитель на владимирском рожке солист оркестра Семен Хуторянский вспоминает: «За владимирскими рожками Николай Петрович Осипов ездил специально во Владимирскую область. В оркестр были приглашены музыканты-профессионалы, знакомые с духовыми инструментами симфонического оркестра. Когда я пришел в оркестр, то Николай Петрович после небольшой проверки выяснил, что я смогу играть на владимирском рожке. Но у меня не было специальных навыков игры на этом инструменте. Тогда в оркестр были приглашены два пастуха из Владимирской области, которые согласились открыть нам секреты своего мастерства».

Введение рожковой группы добавило в звучание оркестра своеобразную краску.

Трудно найти уголок на карте нашей Родины, где бы не побывали осиповцы. Часто выезжали они за рубеж. Вот, например, рассказ об одной такой гастрольной поездке:

«В центре Мехико внимание прохожих однажды было привлечено необычными звуками неизвестных им инструментов. Люди останавливались, прислушивались, а затем подходили к музыкантам. Они очень удивлялись, как чисто да ладно, с задором играл один из них на «деревянной трубе», привезенной из России. Это солист Государственного академического русского народного оркестра имени Н. Осипова Борис Козлов исполнял мексиканскую народную мелодию на владимирском рожке. Но еще более возрастало удивление слушателей, когда вечером, придя на концерт русского оркестра, они узнавали, что на владимирских рожках возможно исполнение не только простых мелодий и наигрышей, но и сложнейших сочинений. Познакомились мексиканцы и с целым рядом других русских духовых национальных инструментов и таким образом неожиданно для себя открыли новый мир звуков – самобытный и неповторимый …»[20]

Рожковые группы в наши дни имеются при Домах культуры и клубах ряда областей РСФСР. Прежде всего хочется рассказать о фольклорном ансамбле «Вишенка», созданном в 1972 г. при Доме народного творчества (сейчас – Научно-методическом центре народного творчества и культпросветработы) управления культуры Владимирского облисполкома Борисом Александровичем Молдавским.

В составе ансамбля вокальная женская группа и мужская рожковая. В ней рабочие владимирских заводов Александр Захаров, Михаил Федотов, Виктор Бирин, Александр Стражнов, Владимир Зайцев, Владимир Маслов.

Репертуар этой группы включает около двадцати русских народных песен и наигрышей («Ельник, мой ельник», «Я по садику», «Горенка», «Зимушка-зима», «Камаринская», «У зари-то, у зореньки», «Во лузях», «Во кузнице», «Не будите меня, молоду», «Светит месяц» и др.). Совместно с женской вокальной группой поставлены номера: «Хорош Егорек», «Растатуриха», «За речкой диво», «Я селезня любила», сюита «Владимирская вечерка».

Ансамбль «Вишенка» выступает в рабочих клубах промышленных предприятий, сельских Домах культуры. В страдную пору концерты организуются непосредственно на полевых станах. Во владимирской областной газете «Призыв» не раз печатались благодарственные отзывы тружеников села с пожеланиями: «Молодцы! Приезжайте еще! Ждем вас!»

«Вишенка» — непременная участница всех народных празднеств в области. А в феврале 1980 г. ансамбль принял участие во Всесоюзном конкурсе, проведенном в рамках «Русской зимы», за что был награжден почетным дипломом и медалями ВДНХ. Рожечник Виктор Бирин отмечен Золотой медалью.

Рожковая группа является также лауреатом Всероссийского конкурса художественной самодеятельности.

По примеру своих знаменитых предшественников «Вишенка» совершает гастроли по городам России: в августе 1979 г. выступала в парках Москвы, в мае 1980 г. в составе всесоюзного агитпоезда «Ленинский комсомол» побывала в Калининградской области, где дала двадцать концертов.

Иностранные туристы, посещающие Владимиро-Суздальский музей-заповедник, считают необходимым побывать на концертах «Вишенки». Фольклорный ансамбль как бы дополняет памятники материальной культуры и помогает лучше понять наш народ. Совершает «Вишенка» и зарубежные гастроли. В 1979 г. она побывала, например, в Чехословакии на фестивале дружбы чешской и советской молодежи.

В 1985 г. «Вишенка» была приглашена на ХII Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве, где приняла участие в фольклорном празднике «Лето в Коломенском». Так случилось, что наши ребята выступали по очереди с ансамблем из далекой Африки – из Намибии. Разные песни, разные танцы. Быстрый, стремительный ритм африканской пляски – и наши русские неторопливые песни под протяжные звуки владимирского рожка.

Владимирский ансамбль выступал также в парке культуры и отдыха им. Горького, на ВДНХ, в концертном зале им. Чайковского. Его слушали гости из всех стран света.

Другим участником ХII Всемирного фестиваля молодежи и студентов был фольклорный ансамбль Дома культуры города Нерехта Костромской области. Его рожковая группа создана сравнительно недавно и состоит из четырех участников: Ананий Громов (руководитель), братья Геннадий и Сергей Киселевы, Сергей Красильников. Молодые музыканты (заметим, что все они работают в учреждениях культуры районного центра) поставили своей целью возродить традиционное искусство и в довольно короткий срок добились значительных успехов. В этом им помогли престарелые рожечники, которых они отыскали в своей области. Об успехе нерехтского коллектива говорят два привезенных из Москвы диплома: один из них вручен коллективу за высокий художественный уровень исполнительского мастерства и активное участие в культурной программе ХII Всемирного фестиваля молодежи и студентов, другой – за участие в международном фольклорном празднике «Лето в Коломенском».

Радио и телевидение также предоставляют возможность широчайшей аудитории познакомиться с уникальным видом русского народного искусства. По телевидению выступали рожковая группа «Ополье», созданная при суздальском Доме культуры (руководитель Петр Панфилов), и фольклорный ансамбль московской фабрики «Дукат» (программа выступления этого коллектива проходила под символическим названием: «Молодость древнего инструмента»).

В популярных профессиональных ансамблях «Русь» (руководитель Борис Базуров), «Жалейка» (руководитель Владимир Назаров) и «Русские узоры» (руководитель Владимир Зозуля) среди других русских народных инструментов представлены и рожки.

Всесоюзная фирма грампластинок «Мелодия» выпустила ряд пластинок, посвященных рожку.

В 70-е годы вышла пластинка, на первой стороне которой записаны песни в исполнении хора П.Г. Пахарева («Зимушка-зима», «Когда б имел златые горы», «Во лесах дремучих», «Камаринская»), на второй – группа рожечников под управлением А.В. Сулимова («Кирила» — перекличка пастухов, «Кругом, кругом осиротела я», «Во кузнице», «Сизый голубочек», «Не будите меня, молоду»).

В первой половине 80-х годов выпущена вторая пластинка (под названием «Чудесный рожок»). В программу диска включены наигрыши на русских народных духовых инструментах, ансамбли жалеек, владимирских рожков. Специально для записи ряда номеров этой пластинки из ведущих исполнителей был создан большой ансамбль, в котором представлены все известные сегодня русские народные духовые инструменты. В его исполнении звучат старинная солдатская песня «Славно жили наши деды», русская народная песня «Что пониже было города Саратова».

Бесполезно было бы сейчас искать таких пастухов-рожечников, какие были во времена Н.В. Кондратьева. У современного пастуха скорее увидишь транзистор через плечо, чем рожок в сумке. Научить играть на рожке – дело сложное, длительное, и начинать это надо с подростковых лет. Справедливо мнение участников рожковых групп, с которыми мне приходилось встречаться, что кадры рожечников надо готовить в музыкальных школах и училищах; пока же таких отделений в музыкальных учебных заведениях нет даже на родине владимирского рожка. Отсутствуют методические пособия: нет самоучителя игры на рожках и жалейках, репертуарных сборников. В наши дни это старинное искусство держится лишь на энтузиазме отдельных лиц.

Хочется верить, что положение изменится. Ведь мелодии владимирского рожка поэтичны и неотделимы от прошлого нашей Родины, как «Слово о полку Игореве», церковь Покрова на Нерли, фрески Андрея Рублева.

М.В. Воронцов

[1] Угол «в лапу» — совершенно ровный, без выступов.

[2] Бурак – круглая берестяная коробка.

[3] «Петербургский листок», 1883, № 47.

[4] Письма А.П. Бородина. Вып. IV. – М.-л.: Музгиз, 1950. С. 33-34.

[5] Письма А.П. Бородина. Вып. IV. – М.-Л.: Музгиз, 1950. С. 33-34.

[6] Письма А.П. Бородина. Вып. IV. – М.-л.: Музгиз, 1950. С. 33-34.

[7] Горький М. Собр. Соч. в 30 т. Т. 23. – М.: Гослитиздат, 1953. С. 156-157.

[8] Там же. Т. 19. – М.: Гослитиздат, 1952. С. 519.

[9] Тавлинка – табакерка для нюхательного табака.

[10] Вытяги – кожаные сапоги особого покроя.

[11] Лобова Н.А. Владимирские рожечники. – Владимир: Владимирское областное отделение ВООПИК, 1970.

[12] Кочедык – изогнутое плоское шило.

[13] Цитируется по кн. Б. Смирнова «Искусство владимирских рожечников». – М., 1965. С. 213.

[14] Максимов С. Избранное. – М., 1981. С. 296.

[15] См. Максимов Е. Оркестры и ансамбли русских народных инструментов (Исторические очерки). – М., Сов. Композитор. 1983. С. 77-78.

[16] Завариха – гороховый кисель.

[17] Твардовский А.Т. Собр. Соч. в 6-ти т. Т. 2. – М.: Художественная литература, 1977. С. 232-233.

[18] Михайлов О. Куприн. – М.: Молодая гвардия, 1981 (Серия «Жизнь замечательных людей»). С. 201-203.

[19] Солоухин В. Прекрасная Адыгене. – м.: Сов. Писатель, 1976. С. 224.

[20] Культура и жизнь, 1977, № 12.