К 130-летию со дня смерти А.П. Бородина

15 (27) февраля 1887 года умер выдающийся химик и композитор Александр Порфирьевич Бородин.

За пару дней до этой даты А.П. Бородин пил чай у Л.И. Шестаковой и весь вечер делился планами на будущее, но его уже посещали предчувствия. Как-то утром А.П. Дианин зашел в «каминную» и увидел Александра Порфирьевича, бросающего в огонь пачки писем, в том числе целые связки посланий от графини дʼАржанто:

— Да вот, батенька, принимаю меры, чтобы все это не попало после моей смерти какому-нибудь журналисту, который еще, чего доброго, все это вздумает напечатать.

Маленький Боря Дианин словно знал о скорой разлуке. 9 февраля Бородин писал жене: «Боба и прежде ужасно любил папу Кокинького, но теперь на него нашла особенная полоса нежных отношений к Кокинькому. Когда только возможно, он спешит влезть ко мне на колени, целует, ласкает и причитает: “Голубчик ты мой! Голубчик каких нет! Чистенький мой! Ручки чистенькие! Личико чистенькое! Дуся мой! Крошечка моя! Воробушек мой! Птичка моя маленькая! Жучок мой!” и т.п. в том же роде и всегда с уменьшительными…»

На 15 февраля в семье был назначен праздник. Занятые предпраздничными хлопотами домочадцы ничего необычного не замечали.  Все готовились к праздничному маскараду вроде прошлогоднего масленичного бала  в аудитории Сущинского. Бородин не собирался проводить вечер за фортепиано, поэтому заранее наняли тапера. Александр Порфирьевич всегда любил танцевальные вечера, его родители познакомились на таком вечере. Он был очень возбужден, накануне обошел профессоров академии и просил обязательно прийти, потому что «будет очень интересно, и они увидят нечто такое, чего они еще не видели и никогда больше не увидят».

Вечером 15 февраля  (по старому стилю) профессор облачился в малиновую шерстяную рубаху и синие шаровары – почти так как он любил ходить летом в деревне. Воспитанницы затеяли ссору, и его это очень раздосадовало, но пока шли из квартиры в соседнюю аудиторию, все развеселились. Бородин немного повальсировал и подошел к своей куме Доброславиной, тоже нарядившийся в русский костюм. Далее версии мемуаристов расходятся: Молас-младший утверждает, будто Александр Порфирьевич умер дирижируя кадрилью, Кюи говорит об игре Третьей симфонии гостям; Гольдштейн – о шутках по поводу неудобства натягивания фрака после обеда. Но за пятнадцать минут по полуночи никого из них рядом с Бородиным не было, а была Мария Васильевна, и вот что она рассказала: «Мы стояли и разговаривали, когда в зал вошел профессор Пашутин и подошел поздороваться с Александром Порфирьевичем и со мной. Он приехал с обеда и был во фраке, Александр Порфирьевич спросил его, почему он такой нарядный. Я сказала, что из всей мужской одежды я больше всего люблю фрак; он идет одинаково ко всем и всегда изящен. Александр Порфирьевич заявил со своей обычной шутливой галантностью, что если я так люблю фрак, то он всегда будет приходить ко мне во фраке, чтобы всегда мне нравиться. Последние слова он произнес растягивая и как бы закоснелым языком, и мне показалось, что он качается, я пристально взглянула на него, и я никогда не забуду того взгляда, каким он смотрел на меня, — беспомощного и испуганного. Я не успела вскрикнуть: «Что с Вами?» — как он упал во весь рост. Пашутин стоял возле, но не успел подхватить его».

Вокруг были врачи, но их старания ни к чему не привели, сердце Бородина остановилось. «Почти целый час прилагали все усилия, чтобы вернуть его к жизни, — продолжает Доброславина. – Были испробованы все средства – и ничто не помогло… И вот он лежал перед нами, а мы все стояли кругом в наших шутовских костюмах и боялись сказать друг другу, что все кончено».

Что было причиной его неожиданной смерти? Боткин на заседание Общества русских врачей посвятил этой теме своей речи памяти Бородина: «Погиб он от паралича сердца, но сердца, которое достаточно работало и не изменяло ему до конца жизни… Правда, были маленькие расстройства, которые заставили его за три месяца до смерти обратиться к врачебной помощи, но они были, казалось бы, такого незначительного характера, что не врачи и не подумали бы об этом. Только А.П. как врач понимал, что болевые незначительные ощущения в левой руке и в области сердца могут быть признаками болезни этого органа, почему и обратился за советом к профессору Д.И. Кошлакову, который нашел сердце еще хорошо работающим, но размеры его, и преимущественно левый желудочек, увеличенными, а также акцент на втором тоне аорты».

В опубликованном официальном заключении профессора анатомии Александра Ивановича Таранецкого говорилось: «Особенно сильно было у него атероматозное перерождение мелких сосудов мозга и сердца, почему просветы в них сильно уменьшились; смерть, вероятно, произошла вследствие закупорения сосудов сердца образовавшимся сгустком крови».

За 16 лет до своей смерти А.П. Бородин установил роль холестерина в развитии атеросклероза, но тогда эта работа никому не показалась актуальной – в том числе и ему самому.

Похоронен 19 февраля в Александро-Невской лавре рядом с М.П. Мусоргским.

По книге А. Булычевой «Бородин».