БЫЛОЕ ГОРОДА КАМЕШКОВО (Историческая повесть Ф.Д. Филимонова) Часть 4.

#Камешково33#культуравДоме33#лучшедома#история_города

БЫЛОЕ ГОРОДА КАМЕШКОВО
(Историческая повесть Ф.Д. Филимонова)

Часть 4.
Жизнь и быт рабочих фабрики Дербенева.
С каждым годом богател Дербенев, сказочно росли – ширились корпуса, поглощая в производство местные рабочие руки, гремела слава в округе о Камешках. Где мирно трудились простые деревенские люди, умножая богатство хозяина. Корпуса росли, но предложение на фабрике, все ещё превышало спрос на рабочие руки. Местность населена была очень плотно и у ворот фабрик ежедневно толпились десятки людей, спрашивая работы. Дербенев видел эти дешевые руки и радовался приросту молодой крепкой рабочей силы, росшей в деревне, которая не нуждалась в лечении, жилье и других видах благоустройства рабочей жизни, экономя средства, обогащая ненасытный аппетит фабриканта. Алчная жадность Дербенева, казалось прогрессировала с ростом производства, увеличивая и накапливая большие средства на расширение фабричных корпусов, он не уделял внимания на жизнь и быт рабочих. Народ деревенский, темный, малограмотный, но трудолюбивый и скромный не умел высказывать свои нужды, опасаясь увольнения.
Пятнадцать лет прошло с момента постройки фабрики, работало на ней около 2000 рабочих, а вокруг неё не было построено ни одной коморки под жильё рабочих.
До осени 1907 года сплошной лес окружал фабрику, он точно укрывал от завистливых глаз богатства созданные руками рабочих, опоясывая плотным кольцом высокие корпуса и небольшой фабричный двор, обнесённый высоким забором, с полутора десятком квартир для администрации и старших служащих.
На фабричном дворе рабочим духом не пахло, это была хозяйская цитадель, обитателям которой хозяин доверял, на них облокачивался и тешил её приличной оплатой труда и лучшими условиями домашнего быта, Мирно, спокойно, как в старой заброшенной крепости, текла беспечная жизнь администрации на тесном фабричном дворе, заваленном торфом, дровами, сараями с литьём, затхлыми прудами и небольшой баней, предусмотрительно разделённой на две половины: погрязнее для рабочих, а почище для служащих – её называли дворянской. Заботливый благодетель в баньке обмывал всех бесплатно, но в ней постоянно было тесно, душно, грязно, а небольшой предбанник сплошь заваленный на лавках узлами с одеждой, обувью и бельём служил обменом между людьми, тараканами, вшами, клопами вызывал отвращение, тошноту и головокружение.
Приходилось удивляться: как могла в тридцать квадратных метров банька, с предбанником на половину меньшим, в пятницу и субботу обслужить две тысячи рабочих с их семьями? – Не вымылся, а попачкался – выражались часто рабочие.
Удивительно, как честен был рабочий народ: никогда не слышно было жалоб, чтоб, кто –либо украл из завёрнутого узла одежду или обувь.
Жителей фабричного двора хозяин считал за одно целое, но они между собой делились на две группы, совершенно непохожие друг на друга, как по административному положению, так и по источникам материальных благ, получаемых от хозяина. Аристократическая более привилегированная верхушка, куда можно безбоязненно отнести пять семей: управляющего Самойлова, механика Полторацкого, директора Магнуса, кассира Даманина и врача Паутынского. Они жили в благоустроенных помещениях со множеством комнат при бесплатном отоплении, с электрическим светом, водопроводом, канализацией и теплыми уборными. При каждой квартире имелся фруктовый сад, для отдыха и прогулок после трудового дня.
Семьи эти жили замкнуто, не общались между собой, сыновья их учились в реальных училищах, институтах, дочки воспитывались в гимназиях и мамаши их не позволяли общаться им с прочими служащими, а тем более заглядывать за ворота двора и общаться с рабочей молодёжью. Семьи имели наёмную прислугу.
К другой группе дворовых служащих, более общительной с рабочей средой, можно отнести остальных семь семей: Долбилкина, Ватрина, Гордеева, Воронцова, Жинкина, Марова и Молева. Квартира их поскромнее, заботы хозяйственной уделялось поменьше, обслуживались они собственной семьёй, дети их дружили между собой и частенько заглядывали за ворота фабричного двора.
В большинстве своём дворовая интеллигенция была малограмотна, груба и некультурна. С годами услужливого раболепства перед скупым хозяином, она заслужила его доверие и сытый уютный покой в его бесплатных квартирах, беззаботно накапливая жир в теле, совершенно не тяготясь отсутствием культурных потребностей в жизни замкнутого дворового круга.
Единственный во дворе человек, казалось, чувствовал себя непринужденно: высокий, сутуловатый, смуглый 30-летний брюнет – Эдуард Магнус, со свойственной ему немецкой аккуратностью, вел себя со всеми просто, спокойно, не унижая человеческого достоинства. Получая 1000 рублей в месяц жалованья, он не знал, где их можно израсходовать в Камешках, одевался скромно: на голове кепка, синяя шелковая рубашка с галстуком заправлена в брюки под ремень, серые брюки воткнуты в узкие трубочкой хромовые сапоги и толстая палка в руке придавала ему вид туриста. Постоянным его спутником была громадная, с доброго телёнка, светло-серой шерсти и белыми пятнами возле глаз собака, с модной для своего времени кличкой: Дума. Содержал он молодую девушку экономку – Верочку Юркову (позднее он женился на ней), опытную кухарку и семейного кучера – высокого кряжистого бородача – Василия Тарасова, ухаживавшего за выездной лошадью, рессорной пролеткой, блестящей упряжью, за двором полным кур и садом. Выходил Магнус на работу к 10 часам утра, а в четыре уходил в свои покои: десять комнат занимал холостяк со всеми удобствами, скучал в своем уединении и бранил камешковскую глушь.
— Мне скучно на Камешках, здесь негде культурно отдохнуть – частенько жаловался Магнус по вечерам своей экономке.
— Поезжайте в город Ковров, там в железнодорожном клубе постановка, посмотрите – посоветовала она.
– Далеко и отлучаться часто неудобно – возразил он.
— Что же к управляющему не заглянете, у него дочка Сашенька на возрасте – улыбаясь, шутливым тоном намекнула Верочка, — Самойлов обременен семьёй – шутка – ли девять человек детей, ему не до развлечения, вряд о всех обдумать. Можно к механику, этот посвободнее – не унималась экономка, – точно такое же положение! Потом у него голова занята чертежами с постройкой новой прядильной. Осталось одно свободное место: квартира благородного учетного врача Паутынского.
— Не пойдет, не лечусь я у него! Трудно найти общий язык с капризным кишинёвским евреем, поклонником русских ведомостей.
— Поезжайте-ка до Новок, там буфетик, стопочку другую пропустите, встряхнетесь, скуку там оставите, а Василий вас ветерком обдует и будете чувствовать себя хорошо! – посоветовала экономка.
— И то дело! Скажи Василию, пусть заложит лошадь. Взял бы тебя Верочка, только в крытой карете – пошутил он, прощаясь и ласково провожая глазами экономку.
Дербенев не считал преступлением обкрадывать деревенских людей, тративших здоровье и время по 2 – 3 часа в сутки на ходьбу на ночлег в деревню. Темнота и скромность крестьянская не научила камешковских рабочих оценивать деньгами – напрасно затраченное время в пути, только позднее влившиеся рабочие из городов в производство, заставили их головы мыслить иначе.
Выросшие на свежем воздухе полей, крепкие краснощекие девушки деревень, несмотря на проведенные 10 с половиной часов в стенах фабрики, весело с песнями шли в родные деревни. Ни обильная снежными заносами зима, ни богатая дождями осень, ни разливы весенней воды, ни что казалось не могло в первое время заставить людей потерять любовь к родным насиженным местам. Постоянные жители близлежащих к фабрике деревень. как то: Остров, Пропасти, Григорково, Эдемское, Волковойно, Берково и Тереховицы не нуждались в квартирах, они ежедневно без труда ходили круглый год домой. Тянулись за этими селениями рабочие проживающие несколько отдаленно: село Коверино, Каменово, деревни Машки, Новки, Верещагино, село Горки, деревня Истомино, Мишнево. Жители этих селений только в зимние вьюги и во время разлива полой воды, изредка на несколько дней останавливались на квартиру у знакомых, живущих в деревнях поблизости к фабрике. И только рабочие из дальних деревень, куда входили: Макариха, Суслово, Кижаны, Мостцы, Патакино, Высоково, Курменева, Куницыно, Городок и Второво, набирали для себя хлеба, картофеля, чаю с сахаром и других продуктов, и жили шесть дней на квартирах в близлежащих к фабрике деревнях. На воскресенье они уходили домой на отдых и за харчами, а с понедельника снова на работу. Эти рабочие более, чем кто либо, нуждались в квартирах, но так как они составляли не значительную часть рабочих, то хозяин не считал нужным задумываться над их положением.
Желание жителей деревень, окружавших фабрику, устроиться на работу и заработать лишнюю копейку очень было велико.
Дербенев это учитывал и стремился лишь к расширению производства, совершенно не беспокоясь о жилье.
Жилищно-бытовые условия хозяина не тревожили, на фабрике работал народ деревенский, жильё он не требовал, а он был рад и доволен, скромненько отмалчивался, экономя на квартирном вопросе приличные средства. Только забастовка в 1906 году вынудившая Дербенева выплачивать рабочему один рубль квартирных в месяц, заставила, вернее поторопила его, строить рабочий посёлок. Он отлично понимал, что надстройкой третьего этажа старой прядильной и постройка 4-х этажного корпуса новой прядильной, в конце 1907 года потребуют от него увеличения вдвое рабочей силы и создаст неотложную потребность в жилье.
Одновременно с расширением фабрики братья – хозяева приступили к сводке леса, на западной стороне фабрики и рубке сруба на месте для постройки коморок. Во время очистки лесной площади, три брата Дербеневы, приезжали осмотреть местность и произвести планировку улиц.
Весной 1908 года вместо глухого леса окружавшего фабрику, как по щучьему велению, выросли первые 200 домиков – двухквартирных коморок. По 16 кв. аршин каждая коморка, с небольшим двориком и огородом. Выстроенный посёлок братья назвали по имени матери – посёлок Авдотьино, а пять небольших улиц, по имени братьев: Александровская, Павловская, Ефимовская, Ивановская и Васильевская, названная в честь сына Александра Никаноровича Василия, входившего в совет директоров.
Кирпичный завод, расположенный возле пруда, образовавшегося после вынутого торфа мешал, занимая по плану концы Павловской и Ефимовской улиц, его перенесли на Криулю.
Рост рабочей силы на фабрике, через год опередил потребность в жилье, построенных коморок не хватало. Видя такое положение Дербенев разрешил рабочим ставить собственные дома, отводил небольшой земельный участок на ивановской улице, получая за землю арендную плату. Таким образом параллельно железной дороге, от оврага, что возле трубочки, близ построенной позднее платформы, был построен первый новый солидный полукаменный дом заведующего материальным складом фабрики – И.И. Шухова, а от него по обоим сторонам потянулись на запад до Криули деревянные дома рабочих.
Надо полагать не забота о жилье рабочих, заставила хозяина торопиться со строительством – выплата квартирных рабочим явилась причиной спешки. Хитрый, расчетливый ум Дербенева отлично понимал, что в течении десяти лет эти затраты перекроются – амортизируются арендной платой, взимаемой за квартиру, а в дальнейшем такой домик будет приносить доход. Хозяин сдавал коморку по 4 рубля в месяц, снабжал его дровами по 4 рубля за сажень, освещение было керосиновое – значит содержание квартиры стоило рабочему 8 рублей в месяц, что превышало его полумесячный заработок на фабрике. Многосемейным, с одним работником содержать квартиру было очень тяжело и многие из них вынуждены были пускать к себе на квартиру 5-6 человек рабочих, уплотнять себя, ютиться на полатях, на полу – жить не по-человечески. Если не пускать, жить посвободнее, то надо отказать себе в одежде, обуви и питании, а о культурных запросах и думать не приходилось. Особенно плотностью квартирантов славилась Васильевская улица, прозванная рабочими «Хитровка» за тесноту и плотность в квартирах ее сравнивали с улицей в Москве близ Сухаревской башни на Хитровом рынке в базарный день.
В первые годы жители посёлка – бывшие крестьяне, привыкшие с детства к сельскохозяйственному труду, находили выход из тяжелого положения и скрашивали свою фабричную жизнь: держали коров, свиней, кур и обрабатывали огороды, выращивая к своему столу овощи. Местные крестьяне на фабричные базары не выносили молочные продукты и овощи, там не было на них спроса, так как рабочие поселка Авдотьино сами держали более 250 голов скота, заготовляя сено на Томзине и дербеневской пойме. Ни натуральных ни деревенских налогов с рабочих поселка государство не взимало.