Выставка «По следам владимирских рожечников»

На фото вверху: работы художника Д.А. Холина (г. Владимир)

SAM_3559

Худ. А.Э. Солодилов (г. Владимир)

SAM_3560

Худ. Ю.К. Ткачев (г. Владимир)

SAM_3561

Худ. Ю.А. Мокшин (г. Владимир)

SAM_3563

Худ. О.Е. Ратникова (г. Владимир)

SAM_3564

Худ. А.Б. Калиничева (г. Москва)

SAM_3567

Худ. В.Н. Гилазутдинова (г. Владимир)

SAM_3568

Худ. В.Е. Калашников (г. Москва)

SAM_3571

Худ. А.Н. Мочалин (г. Владимир)

SAM_3587
Худ. В.В. Корсаков (г. Рязань)

SAM_3591

Худ. А.А. Бурмистрова (г. Радужный)

«Несерьезный» отчет о пленэре

P1360266

Меня назначили старшим в команде участников пленэра. И я долго не мог понять, что я должен делать, каковы вообще обязанности «старшего».

Но помог случай. Однажды я занемог и мне вызвали «скорую». Приехали два санитара. Один из них, естественно, старший. Тот, который просто санитар, стал меня трогать, искать пульс, мерить давление и т.д.

А «старший» сразу прошел к столу и начал писать отчет: «больной такого то возраста лежит на правом боку, глаза открыты, разговаривает… и т.д.»

Я сразу понял, чем должен заниматься «старший» — он должен писать отчёты.

С тех пор я пишу отчеты о наших пленэрах.

Это ж — лагерь…

«А где здесь розетка?» — спросили мы, как только заселились в просторные палаты оздоровительного лагеря «Дружба».

Нам показали комнату с розеткой.

«Но, она, же не работает?» — не поняли мы.

На нас посмотрели как на туземцев и невозмутимо ответили: «Она и не должна работать… это ж — лагерь».

Фраза «это ж — лагерь» немного пугала, но в тоже время снимала все вопросы, которые появлялись у нас при знакомстве с местом нашего временного проживания. А проживание наше было связано с началом работы третьего межрегионального пленэра «По следам владимирских рожечников».

11 художников из Владимира, Москвы и Рязани проведут здесь десять июльских дней, пытаясь проверить на себе – как помогает Камешковская земля стать успешным и счастливым. А точнее – почему именно здесь игра на обычном пастушьем рожке превратилась в высокое искусство, которое услышали даже в Париже.

А это значит, что «по следам владимирских рожечников» мы готовы идти до конца, то есть — до самого Парижа.

Тем более начало пути было чудесным.

Устроители пленэра постарались… чем сами же усложнили себе дальнейшую жизнь, так как к хорошему мы привыкаем легко.

Возьмем, например, праздник рожечников! Мы, конечно, понимаем, что не специально для нас делали, но нам уже хочется, чтоб по утрам у нас под окнами рожок играл, что б ансамбль «Баловень» — каждый вечер, чтоб самовар с баранками — под березой и чтоб все вокруг — в русских сарафанах…

В общем, мы с надеждой и любопытством ждем будущий пленэр.

А пока, поселившись в «Дружбе», мы невольно сравниваем условия жизни здесь с бытовыми неудобствами прошлых заездов.

Если Краснознаменск многим запомнился очередью в туалет, то здесь это заведение — самое большое из всех отдельно стоящих строений, включая клуб. Правда, он настолько «отдельно стоящий», что по дороге туда, непроизвольно начинаешь искать кусты. Но предусмотрительные начальники все кусты в этом районе основательно вырубили.

Если раньше нам не хватало горячей воды, то здесь, одна из стен этого гигантского туалета полностью утыкана кранами, в которых всегда есть горячая вода. Мы, однако, не стали спрашивать: «Почему там нет хотя бы одного крана с холодной водой?» Ведь ответ нам был уже известен: «это ж – лагерь».

Нас сразу предупредили, что здесь — коммунизм. То есть, в лагере не запирается ни одна дверь. И лишь калитка в заборе должна была напоминать нам, что «это, всё-таки, – лагерь». Каждый вечер калитка закрывалась на замок. За этим следили строго, сюда даже провели видеокамеру. Но если бы директор лагеря Елена Николаевна посмотрела в эту самую камеру рано, рано утром, то увидела бы, как наша Ольга Ратникова, без особого труда пробирается сквозь дыру в заборе рядом с калиткой и, написав на свободе этюд, тем же путем, совершенно безнаказанно, возвращается домой.

В этом коммунистическом раю нас поселили вместе с группой спортсменов из олимпийского резерва. Есть что-то общее между художниками и спортсменами – и те, и другие изматывают себя ради сомнительных будущих побед. Разница лишь в том, что у спортсменов гораздо больше шансов увидеть это светлое будущее… так как спорт очень любит президент.

Главное орудие побед спортсменов – их атлетические тела, эти самые тела они берегут и намывают как новенький автомобиль. Для этого половину тренировочного времени спортсмены проводят в дУше. От такой заботы душ для нас стал недоступен. Мы, конечно, пытались сходить туда ночью, но там нет света.

«Это же – лагерь», — сказали мы себе и вернулись в туалет, ведь там всегда есть горячая вода. Кроме того, там находится чудесное устройство под названием «ногомойка». В ногомойке низко-низко у самого пола расположены два крана – один с горячей, другой с холодной водой. У нас, конечно, появился вопрос: «Как вообще предполагалось смешивать эти два потока?» Но мы помнили ответ: «Это ж — лагерь».

Пришлось проявить смекалку. Не буду углубляться в подробности, рассказывать технологию помыва, но спортсмены пару раз наталкивались на картину под названием: «Художники, принимают душ в ногомойке», после чего перестали ходить в туалет в то время, когда там находились мы.

Пережидая, спортсмены вместе с тренером нервно скакали возле двери. А мы, по наивности, принимали это скакание за их очередное физическое упражнение, и не спеша наслаждались душем. Ошибиться было не сложно, так как все другие упражнения у них мало отличались от этого.

Их тренер сам признался: «Если бы спортсмены тренировались так, как работают художники – все олимпиады были бы наши».

И это он ещё не знал, что каждый вечер, когда спортсмены уже спали, художники собирались в дальней комнате, сидели там до глубокой ночи и громко грустили, что день такой короткий. А на рассвете, когда спортсмены ещё безмятежно спали, сквозь дыру в заборе уже выбиралась наша Ольга Ратникова.

И это всё без тренерских наставлений – никто никого не принуждал к творчеству. Скорее наоборот – Дима Холин даже смазал петли у дверей, чтоб их скрипом не разбудить товарищей, и потихоньку, не дыша, выскальзывал с этюдником из дома. А на улице, вдруг, натыкался на Виктора Корсакова, который, уже размахивал кисточкой пытаясь запечатлеть движение первых солнечных зайчиков.

А сквозь дыру в заборе уже возвращается Ольга Ратникова.

И ни что не могло остановить этот трудовой порыв. Работу мог прервать только обед. И не потому, что так хотелось есть, а потому что столовая, словно машина времени, возвращала нас в пионерское детство: нас манила к себе эта каша с кусочком масла, эта ностальгическая котлета, этот компот… хотя с компотом что-то было не так. Мы долго не могли определить – компот это или чай. Но вспомнили: «это ж – лагерь», а значит — всё, что после котлеты – это всегда компот.

Я готов был рассказать про участников пленэра много хорошего, но заметил, что они от меня что-то скрывают.

А всё тайное… как известно — мне интересней вдвойне.

Возьмем, например, Сашу Калиничеву. Ей, как почтальону Печкину, всегда кто-то дарит велосипеды. Но, оказывается, этот сухопутный вид транспорта нужен ей лишь для прикрытия… на самом деле её неудержимо влекут водоёмы и болотистые места. Я понял это, когда в один из вечеров на этом самом велосипеде в лагерь въехала вся зеленая, обмазанная илом русалка. А за ней плелся попавший в русалкины сети юноша. Так и ходил бедняга за ней до конца пленэра, заодно отпугивал других рыбаков да механизаторов, которые повелись на её волшебные чары.

Другой пример: я не видел, как Юрий Мокшин едва прибыв к месту назначения, достал из рюкзака удочку и направился на берег Клязьмы. Просидел там до темноты и вернулся без улова. Но я видел, как лежал он после этого, с тоской глядя в потолок. В его голове шла битва между рыбалкой и искусством. Победа — из-за не явки соперника (отсутствие клёва) — была присуждена живописи. Но Юрий Александрович грустил — видимо ставки, всё же, были сделаны на рыбалку.

Я не видел, как к Лёше Солодилову приставала пьяная рыбачка, не знаю, что она ему предлагала. Но я, как впрочем, и все многочисленные отдыхающие, с любопытством наблюдали, как убегал он от неё по берегу, держа перед собой раскрытый этюдник похожий на пасть гигантской щуки. А неудачливая рыбачка разочарованно смотрела вслед.

А что, если это была элементарная тяга к искусству?

Никто не видел, когда спал Виктор Евгеньевич Калашников. В то время как все укладывались в постель, он забивался в угол, раскрывал свой ноутбук и беспрерывно стучал по клавишам. Не знаю, что он там писал, но за прощальным столом сказал такой содержательный тост, что потом до глубокой ночи все тосты так и звучали: «Ну… за то, о чем сказал Калашников». Слов и даже смысла, сказанного Виктором Евгеничем, никто воспроизвести не мог, но ощущения от сказанного заставляли наливать и наливать.

Наш известный сеятель – Аня Бурмистрова просила не рассказывать о том, что она опять занялась селекцией. На этот раз она посеяла фотоаппарат. Но всё открылось, когда к Анне пришел юный рыбак. Он вернул ей найденную вещь и затребовал вознаграждение. Анне ничего не оставалось, как ехать в магазин. Потом кто-то нашел её мастихин. И опять – в магазин. Потом все смекнули, что здесь можно поживиться, и стали носить ей всё, что найдут на территории лагеря. Ей понесли панамы, рыболовные крючки, гайки, мертвых ужей и ежей… Анне пришлось закупать сразу целый ящик призовых. От этого энтузиазм искателей удвоился, и уже все ходили по территории медленно, с низко опушенной головой. От чего наш лагерь стал походить на обитель.

В вымогательство призовых втянулись все. Уже нельзя было просто положить на лавку свою шляпу – тебе тут же возвращали её за вознаграждение.

Повезло и мне – по окончанию пленэра Мокшин так спешил домой, что забыл забрать один свой этюд, я нашел его – теперь жду вознаграждения…

Юрий Ткачев, участник пленэра
Июль 2015

 

Оставьте ваш комментарий

Ваш электронный адрес не будет опубликован.


*